Пеллерон едва держался на лошади, между тем как мушкетеры с такой силой напирали на него и на его товарищей, что, оказывая сопротивление, они вынуждены были понемногу отступать, и вдруг, повернувшись к противнику тылом, они пустились наутек.
— Это была засада, клянусь честью! — сказал Милон. — Смотри, как плуты удирают, забыли даже о своем четвертом сообщнике!
— Седой молодец получил от меня на память хороший подарок. Будет долго помнить! — говорил Этьен, вкладывая шпагу в ножны, между тем как Милон слез с лошади с намерением помочь Туре, лежавшему на дороге.
Добродушный Милон возвратился на несколько шагов назад, разыскивая раненого врага, а Этьен на лошади тихо следовал за ним.
Вдруг из уст Милона сорвалось громкое проклятие. Ведя лошадь в поводу, он не заметил Туре, лежавшего в высокой траве, и тот, собрав последние силы, схватил свою шпагу , и кольнул в ногу проходившего близко мушкетера.
— Черт побери, так вот твоя благодарность за то, что я хочу тебе помочь? Умри же, если так! — в бешенстве крикнул Милон и, выхватив шпагу из рук гвардейца, приколол его.
— Эта сволочь, из которой набрана гвардия кардинала, не стоит того, чтобы с ними обращались как с честными солдатами, — сказал он.
— Пусть Ришелье сам разбирается с этими подлецами, но мы не станем церемониться с ними, если они станут нам поперек дороги! Ты прав, они нас караулили, я только не понимаю, как могли они узнать о нашем поручении.
— Я чуть было не стал жертвой этого негодяя. Счастье еще, что он попал мне в ногу. Только бы эта мадам де Марвилье оказалась честной женщиной! Не знаю отчего, но мне кажется, будто она…
— Глупости, Милон, — перебил беарнец товарища, — она — друг герцогини и, кроме того, как могла она знать наперед, что мы приедем к ней? Нет, друг, не обвиняй прекраснейшую из всех женщин!
— Это еще что такое? — воскликнул, смеясь, Милон, выезжая со своим товарищем на дорогу, — наш виконт никак влюблен и оставил свое сердце на прекрасной вилле?
— Это еще большой вопрос, примет ли его прелестная вдова, любезный друг!
Подъехав к заставе, мушкетеры заявили дежурному офицеру, что на дороге в Фонтенбло лежит убитый в свалке солдат из роты телохранителей кардинала, оставленный там бежавшими товарищами.
— Его эминенция сильно встревожен, сир, — говорил молодой маркиз де Сен-Марс королю, с выражением иронии на своем прекрасном и мужественном лице, — так встревожен, что мне еще никогда не случалось видеть его в таком состоянии.
— Что же вы отвечали ему, маркиз?
— Я сказал, что ваше величество еще не принимает! Его эминенция очень удивился, по-моему, разгневался и немедленно удалился.
— Расскажите же мне теперь, — продолжал король, опускаясь в кресло, — что так сильно встревожило кардинала?
— Его встревожило, сир, известие о том, что его лейб-гвардейцев порядком поколотили.
— Как это? Что случилось?
— Вчера вечером четыре гвардейца кардинала затеяли драку с двумя мушкетерами, причем дело дошло до кровопролития! Его эминенция хотел принести вашему величеству свою горькую жалобу на мушкетеров, от шпаг которых пострадали его гвардейцы!
— Так ли вы слышали, маркиз, два мушкетера и четыре гвардейца, говорите?
— Совершенно верно, сир, два мушкетера побили четырех гвардейцев и заставили их бежать без оглядки!
Король улыбнулся, что было весьма редким явлением, и можно было понять, что в душе он радовался этому известию.
— Таких вещей нельзя допускать, ведь мушкетеры — забияки, — сказал он.
— Прошу прощения, сир, но, говорят, что в этом случае зачинщиками были не мушкетеры!
— Как бы то ни было, я хочу положить конец этим историям, таких вещей одобрять и терпеть невозможно, маркиз!
— По правде сказать, ваше величество, мушкетеров нельзя винить, что они не уважают гвардейцев; говорят, капитан кардинальской гвардии был очень не разборчив при вербовке своего войска, и между гвардейцами есть немало авантюристов, пользующихся самой незавидной славой.
— Прикажите уведомить кардинала, что я ожидаю его, и велите сказать обоим мушкетерам, о которых идет речь, чтобы они немедленно явились ко мне. Я хочу выслушать и их!
Маркиз де Сен-Марс, с каждым днем все более входивший в милость у короля, поклонился и вышел исполнить приказание.
Несколькими минутами позже кардинал с заметно недовольным выражением лица входил в кабинет короля.
— Вы желали говорить со мной, ваша эминенция, какое важное дело привело вас ко мне? — спросил король.
— Я пришел к вам с жалобой, сир, с очень горькой жалобой!
— Как, ваша эминенция! Вы приходите с жалобой, ведь обыкновенно вы имеете привычку карать по собственному произволу?
— Если ваше величество ставит мне это в упрек, то осмелюсь заметить, что если я и караю, то только в делах, касающихся ваших интересов, сир. В моих личных делах я не хочу судить и наказывать.
— Так дело касается вас?
— То есть моих подчиненных, сир! — Вчера вечером случилось очень неприятное происшествие, и оно не должно остаться безнаказанным.
— Выражение вашего лица говорит мне, что вы сильно разгневаны, ваша эминенция.
— Простите, сир, если я не сумел скрыть своего настроения, но происшествие это, действительно, сильно расстроило меня.
— Но что же, наконец, случилось?
— Не более того, ваше величество, что в прошлую ночь на дороге в Фонтенбло нашли убитого, одного из солдат моей лейб-гвардии!
— Как убитым? Каким же образом и кем?
— Я сейчас же велел тщательно расследовать это дело, ваше величество!
— И что же оказалось?
— Четверо моих гвардейцев ехали вчера вечером по дороге, беззаботно распевая песни, как вдруг два мушкетера догнали их и, сперва вступили с ними в спор, а затем обнажили шпаги и закричали гвардейцам, чтобы они защищались, если хотят остаться в живых!
— Это похоже на нападение!
— Конечно, сир! Это-то и возмущает меня более всего, потому что случившееся с моими гвардейцами может случиться со всяким!
— Действительно, я нахожу, что на это дело следует обратить внимание, — серьезно сказал король.
Ришелье с удовольствием заметил, что Людовик внимательно его слушает.
— Мушкетеры убили солдата Туре, ранили господина де Пеллерона, и…
— Как, два мушкетера?
— Разумеется, они остались победителями; кто же осмелится затевать такое кровопролитное сражение посреди большой проезжей дороги. Туре остался мертвым на месте.
— А на ваших гвардейцев можно положиться, господин кардинал? Уверены ли вы в их благонадежности и не думаете ли вы, что они были способны первыми начать ссору? — спросил король.
