Немного пройдя, он обернулся. Миссия уже начала исчезать перед его глазами. Лишь маленький крест блестел на колокольне. Поодаль были вигвамы вапаногов и вонолансетов, большинство — безмолвные и со струйками дыма: по ночам дрова экономили, но без них нельзя было обойтись.
Все стихло, словно отступая перед ночью, перед зимой, перед бедой и тревогой, словно спрашивая безмолвно о будущем, которого нельзя было избежать.
Он посмотрел на юго-восток и над горами заметил черную стену — это шла буря. Его путь лежал прямо туда.
Снег занесет его следы.
Никто не сможет его догнать.
А они и не думали его преследовать.
— Куда подевались все хлебы из второй печи, — вскричал брат Адриан, когда, не увидев гостя на мессе, они прошли в соседнюю комнату и обнаружили пропажу.
Сбитый с толку, он оглядывался и не мог заметить ни малейшего следа того, кто был здесь накануне.
— Мы спали? Это было привидение?
— Привидение не может украсть три мешка муки, маис и половину из наших запасов фруктов, — заметил отец де Ламбер после беглого осмотра провизии.
— Пойдем посмотрим, не взял ли он еще чего-нибудь, — сказал брат, охваченный гневом.
— А что он еще может украсть?.. Ему была нужна только еда.
— Он взял сани.
— Чтобы все перевезти.
Священник не захотел отмечать, что пропала сутана и молитвенник.
Ночью, ближе к утренней заре, небо заволокли тучи, пошел снег, но это было лишь предвестием более суровых и страшных бурь, которые надвигались. На снегу виднелись следы снегоходов и санная колея. Они прошли по ним до ограды и стали глядеть на необитаемый юго-восток, куда тянулись эти следы. Буря надвигалась и обещала быть очень суровой. Снег занесет следы вора.
— Почему вы плачете, брат мой? — забеспокоился священник. — Да будет вам! Из-за нескольких ливров муки!
— Я плачу не из-за этого, — сказал брат. — Что мне кража!
Слезы текли по его щекам, он не мог их сдержать.
— Я плачу потому, что вспоминаю о нашей беседе накануне. Как нам было хорошо, когда мы сидели втроем, и он разделял нашу трапезу, и мы разговаривали. Какой свет! О, отец, неужели вы не заметили?
— Действительно, — ответил тот задумчиво. — Словно свечение возникло вокруг него, и оно окутывало нас.
— Я ничего больше не помню, только его глаза, такие голубые, словно небо, и наши сердца были наполнены радостью.
65
Вот уже несколько миль осталось до конца пути, а ему становилось плохо. С каждым шагом его охватывала паника, внутренности сводило. «Оранда! Оранда!»
Вот уже несколько миль отделяло его от смутного дымка, который означал не что иное, как приближение Вапассу. Но он ничего не видел. Ни запаха дыма, ни самого дыма.
Ничего. И страшное предчувствие охватило его. Он остановился, ломая руки. Затем снова пустился в путь, пересекая снежную равнину, следуя ритмичному ходу снегоступов.
Слишком поздно! Там, в глубине горизонта, была Смерть!
— Что я наделал! — говорил он себе. — Я хотел ее смерти, я хотел уничтожить ее. Господи, почему ты позволил этому безумию овладеть мной? Я хотел тебе служить… Я не думал, что она так слаба, весела и нежна. Я не думал о ее маленьких детях. Будто бы я не знал, что за спиной каждой женщины стоят дети. О, Господи, почему ты создал меня среди демонов? Почему ты наполнил мое детство кровью?..
Он остановился.
Он уже различал форт Вапассу сквозь пелену слез. Но никакой дымок не поднимался над жилищем.
Никакого движения.
Он не помнит подобного потрясения в своей жизни.
«Они умерли! Они умерли!»
Он побежал, громко крича:
— Иду, иду, детки!.. Я пришел! Я пришел!.. Я вам сейчас приготовлю…
Он чуть было не сломал себе шею, упав возле порога.
Он встал и побежал к двери. Она сразу же подалась. Он вошел и не услышал ничего.
Не снимая снегоходов, он прошел в зал, где, с трудом привыкнув к темноте, разглядел троих детей, играющих на полу.
— Где мама?
— Спит, — ответили они, указывая на спальню.
Еще не отдышавшись, он думал:
«Она умерла! Дети приняли ее смерть за сон…»
Тихонько он дошел до комнаты и вошел, дрожа.
Она сидела у очага, который давно погас, и действительно спала, ее поза выдавала сильную усталость.
Он коснулся рукой ее лица. Оно было бледным и ледяным, руки тоже, но он различил ее дыхание.
Встав на колени, он принялся набивать очаг дровами.
— Вот и я, мои дорогие детки, — приговаривал он. — Вот я и вернулся… Сейчас я приготовлю вкусную похлебку… очень горячую, с брусникой… я здесь… я принес вам жизнь…
Треск дров в очаге разбудил ее, и она подскочила от страха. Она увидела возле себя путешественника, стоящего на коленях и разжигающего огонь.
— Почему вы не поддерживали пламя? — вскричал он. — Я думал, что вы умерли, и сам чуть не умер от боли, не увидев дыма.
Она сказала, что в дневные часы было довольно тепло, и она экономила дрова.
Он положил голову ей на колени, и она различила тонзуру.
— О, Господи, — пробормотал он, — какая боль!.. Я успел вовремя.
Тут она рассказала, что, по-видимому, простудилась, и несколько дней у нее была температура. А, может быть, это малярия?
— Теперь я здесь. Я принес провизию, и мы продержимся…
Он ставил на огонь котел, наливал воду.
— Почему, заболев, вы не легли под покрывало, чтобы согреться?
Она боялась, что у нее начнется бред лихорадки. А когда она сидела, то не впадала в забытье.
Он понял, что она не знала, сколько дней назад он ушел, что у нее уже не хватало сил, чтобы ухаживать за детьми, что она перестала надеяться на его возвращение… что она все время повторяла: «Не спать, не спать…»
Она смотрела на него с облегчением.
— Простите меня. Я не подметала целую вечность, и теперь здесь настоящий свинарник.
Очень осторожно он поднял ее на руки и отнес в кровать.
— Теперь я здесь. Я займусь всем.
Он положил ее и заботливо укрыл.
— Теперь пора немножко успокоить детей, которые разыгрались в большом зале, а потом я покажу вам мои сокровища. Я приготовлю суп, достойный тети Ненибуш.
Но она отвернулась, пробормотав, что не голодна.
После долгих уговоров она проглотила несколько ложек супа.
Форт Вапассу заключил новый договор с жизнью.
Она простудилась, стараясь найти лишайник и кору для Глориандры. Она действительно нашла их и смогла приготовить отвар для девочки, которая почувствовала себя лучше.
— Женщина со слабой верой! Разве я не говорил вам так или иначе поддерживать жизнь до моего возвращения? — ругал он ее. — Когда вы, наконец, убедитесь, что самое важное — невидимо?
Она со всем соглашалась, внезапно поняв, что лежать под одеялами, болеть и принимать чужую заботу не так уж плохо.
Вот так дыхание Оранды помогло иезуиту выполнить трудную миссию спасения и борьбы с зимой.
Он разложил хлеб на полках вдоль стен комнаты и большого зала. Это будет их запас. Когда он кончится, они напекут еще. Хлеб и вино. Вина в миссии не было, только для мессы. И он не взял его. Зато он прихватил все запасы огненной воды.
И еще свечи. Но их нужно экономить. Они зажгут их на праздники. Скоро праздник святой Онорины.
— Мы испечем сладкую булку в честь вашей дочери и станем молиться за нее.
Ночью она услышала, как он бредит. Она открыла глаза и заметила вдоль стен буханки и поняла, что его возвращение, в которое она не верила, действительно состоялось.
Она долго думала и пришла к выводу, что его отбытие для нее стало равносильно смерти, это очень сильно подействовало на нее.
Он лежал возле очага, завернувшись в шкуру.
Испытывая слабость, она подошла к нему и встала на колени. Он спал, что-то бормоча во сне. Он выглядел едва ли не хуже, чем тогда, когда впервые появился у нее, в кожаном мешке. Бледная кожа, ввалившиеся глаза, заострившийся нос, открывшиеся раны — привидение!..
