— Не ввел я тебя в род, — сказал Халльгрим. — Вернешься домой, передай привет Вигдис. Удачи тебе, малыш…
Собственный голос показался ему удивительно слабым, и он подумал, что это не к добру.
Видга бросился к нему, схватил его здоровую руку, точно пытаясь удержать…
— Ты сам обнимешь ее, отец! — И именно в этот миг Халльгрим понял, что все-таки не умрет.
***
Долго же они будут вспоминать этот бой. Долго будут говорить о подрастающих детях — родились в тот год, когда воздвигали на хазар великую рать! Но все это будет потом. А пока наступил всего лишь следующий день, и они хоронили погибших.
Булгары насыпали над своими высоченный курган. Каждый воин принес для него по несколько шапок земли. А чтобы отлетевшие души не тревожили уцелевших, на каждом расстегнули одежду и пояс, а мечи сломали о колено и только потом воткнули в могильную землю. И не двое и не трое было таких, с кем рядом легли жены, не пожелавшие жизни в вечной разлуке…
У словен и у вагиров смертный обряд оказался похожим. Только словене сложили скорбный костер прямо на земле, а варяги, морское племя, вытащили на сушу корабль.
Когда снекку уже обкладывали сушняком, к Олеговым людям подошел Абу Джафар. Сел на деревянный обрубок и, по своему обыкновению, принялся торопливо писать.
Боярин Дражко заглянул через его плечо и ничего не понял.
— О чем ты пишешь, лекарь?
Абу Джафар разгладил на колене берестяную страницу.
— О том, как здесь провожают героев… Если не я сам, так эта книга, возможно, доберется ко мне на родину, и любознательные украсятся знаниями, которыми прежде не обладали…
— Напиши, что наш обычай мудрее булгарского, — сказал мореход. — Мы не оставляем своих павших могильным червям, а сразу отправляем их на небо!
Абу Джафар остановил бежавшее перо и поднял глаза:
— Не сердись, малик, но я не стану этого писать. Я видел немало народов и не назову ни одного, который не был бы мудр.
Дражко обиделся, однако промолчал. Если бы не темнолицый, погребальному кораблю пришлось бы нести груз еще тяжелее…
Олег навестил кременецкого князя возле поленницы, на которую бережно укладывали погибших словен.
— Твои воины сражались мужественно, — сказал он. — Я не думаю, что хазары придут сюда еще раз.
Чурила еле двигался… Мало кого вовсе не уложили бы раны, доставшиеся ему в поле. Он сидел на булгарском войлоке, и верный Лют караулил рядом, готовый помочь ему встать.
Он долго молчал, словно в последний раз обдумывая нечто очень важное…
Потом Олег услыхал:
— Не придется тебе держать перед Рюриком ответа. Я однажды правильно сделал, что не стал ссориться с Кубратом, а ведь многие советовали… Вот и теперь мыслю, может, с твоим господином ругаться ни к чему…
К Халльгриму Виглафссону пришла молоденькая рабыня — та самая, похожая на Ас-стейнн-ки. Она сказала:
— Я хочу послужить Виглавичу… Он добрый был… Пускай Помощница Смерти меня с ним положит…
И откуда сыскалось мужество в робкой душе? Халльгрим подумал о том, что у его брата, возможно, еще должен был родиться сын или дочь. Но вслух он этого не произнес.
— Я дам тебе свободу, — ответил он рабыне. — Потом ты выйдешь замуж за того, за кого пожелаешь.
Люди Гудмунда херсира, попавшие в плен, были отданы Торгейру и с охотой пошли ему служить. Хазары не сумели увести боевых кораблей; викинги пригнали все пять драккаров к месту боя. Потом они отправятся на них в Кременец.
Торгейр сразу пошел на тот, где держал флаг его отец. И долго ходил по кораблю, а потом сел возле рулевого весла, и никто не смел его там побеспокоить. Меч Разлучник, наследство Рунольва, лежал у него на коленях. Так уж распорядилась судьба!
— Этот корабль повезет отца в Вальхаллу, — сказал Торгейр наконец. — И вся та добыча, которая здесь найдется, отправится с ним.
Двенадцать молодых мерян развели священный огонь для Азамата и Чекленера… Пепел они отвезут обратно в родные леса. Старый кугыжа скажет над ним все необходимые слова. Обернет вышитыми одеждами и опустит в серую землю чащобы. Будут зеленеть смолистые ветви, расцветать ландыши, будут медленно проходить могучие лоси… Будет звенеть чистая лесная река, и птицы будут хлопотать у гнезд…
И достиг стон иссохшей земли слуха Богов, посылающих дождь!
Склонился к вечеру этот день скорбных трудов. И небо потемнело неожиданно и быстро, наливаясь грозовой синевой.
С юго-востока выдвинулась Перунова колесница… Садившееся солнце обагрило ее вершину, низ окутала лиловая темнота. Раз за разом били там мертвенные копья молний, но гром еще не долетал.
И, точно приветствуя небесный пожар, на высоком речном берегу разом вспыхнули два огромных костра. Двумя яростными глазами глянули они в наползавший мрак. В вихре гудящего пламени, на дымной шерсти жеребцах рванулись в небо тени погибших! Два отсвета легли на еще не просохшие плечи булгарского кургана. Это те, кого сроднила пролитая кровь, сомкнули в последнем пожатии бесплотные руки…
Потом внизу, у края бегущей волны, вспыхнула третья звезда. Это столкнули в волны корабль Гудмунда Счастливого, херсира из Халогаланда. Молча сидели на том корабле неподвижные гребцы… Люди Торгейра закрепили правило и подняли парус.
Гудмунд херсир лежал на палубе в шлеме и боевой броне, опустив голову на щит.
— Счастливо тебе, отец, — негромко сказал ему Торгейр. Чуть помедлил — и сунул головню в заранее приготопленный хворост. И последним спрыгнул в воду с корабля, уходившего под ветром навстречу грозе.
И поплыл Гудмунд Счастливый в Обитель Богов…
Хельги Виглафссона отнесли на пестрый корабль, когда-то принадлежавший Рунольву.
— Похоже на то, что в нашем роду умирают только от удара в спину! — сказал Халльгрим хевдинг. — Я хочу встать.
Боль хлестнула его, опрокинула навзничь. Но Видга обнял крепкими молодыми руками, и Халльгрим все-таки встал, выпрямился.
Эрлинг Приемыш поднялся рядом… Одним из воинов, поддержавших его, был Эйнар Утопленник. Теперь они с Эрлингом будут одинаково быстроноги.
Погребальный корабль подожгли братья Олавссоны. На драккаре сына Ворона отправлялся в Вальхаллу старый Можжевельник. Хельги покоился на носу, как это приличествует храбрым. А Олав — у руля, и никто не сказал бы, что его место было менее почетно!
С берега было хорошо видно, как пламя тронуло нарочно смоченный парус, как выросла у носового дракона клубящаяся дымная грива… Сухое дерево трескалось, и по резной морде чудовища одна за другой скатывались горящие смоляные слезы.
Подпертый плечом сына, Халльгрим хевдинг стоял над обрывом и глядел на далекий костер, медленно плывший под крылом необъятной грозы, между небом и водой.
