Когда она нажала небольшую пружину, дверца в перегородке, отделявшей восточное крыло от остальной части собора и скрытая богатой деревянной резьбой, открылась и обнаружила темный, узкий и извилистый проход, куда Норна вошла, шепотом приказав Кливленду следовать за ней и тщательно закрыть за собой дверцу. Он послушно пошел по темному ходу, куда не доносилось ни единого звука, то спускаясь вниз по ступенькам, о точном числе которых Норна всегда предупреждала его, то поднимаясь и часто делая крутые повороты. Воздух был свежее, чем можно было ожидать, так как в проход, очевидно, открывались во многих местах незаметные, ловко спрятанные отдушины. Наконец их долгий путь кончился: Норна отодвинула в стене подвижную панель, скрытую позади деревянной кровати, или, как говорят в Шотландии, кровати-шкафа, и оба очутились в старинном, но убогом помещении с потолком, сложенным крестовым сводом, и окном, забранным частым свинцовым переплетом. Обстановка была самая ветхая, и единственным убранством комнаты служили висевшая на одной из стен гирлянда из полинялых лент, какими обычно украшают китобойные суда, а на другой — щит с гербом и короной ярла, окруженный обычными эмблемами смерти. По кирке и лопате, брошенным в углу, а также по фигуре присутствовавшего там старика в порыжелом черном кафтане и шляпе с опущенными полями, который сидел за столом и читал, нетрудно было догадаться, что они находятся в жилище церковного сторожа и могильщика.
Когда шум отодвигаемой панели привлек внимание этого почтенного лица, он поднялся с места с большой почтительностью, но нисколько не удивившись, снял широкополую шляпу с редких седых волос и остался стоять перед Норной с непокрытой головой с видом величайшей покорности.
— Будь мне верен, — сказала Норна, — и смотри, чтобы ни единый смертный не узнал потайного хода в святилище.
Старик поклонился в знак послушания и благодарности, ибо с этими словами Норна вложила ему в руку монету. Дрожащим голосом выразил он надежду, что она не забудет его сына, отплывшего к берегам Гренландии, и сделает так, чтобы он вернулся счастливо и благополучно, как и в прошлом году, когда привез с собой — тут старик указал на стену — эту самую гирлянду.
— Я вскипячу свой котелок и произнесу над ним заклинания ради его благополучия, — ответила Норна. — А что, Паколет уже ждет нас с лошадьми?
Старый сторож ответил утвердительно, и Норна, сделав знак Кливленду следовать за ней, вышла через боковую дверь в небольшой сад, столь же заброшенный, как и только что покинутое ими жилище. Через низкую и полуразрушенную стену они без труда перебрались в другой сад, больших размеров, но такой же запущенный, а затем, через калитку, закрытую на одну щеколду, вышли в длинный и извилистый переулок — единственный, как шепнула Норна своему спутнику, участок пути, где могла им грозить опасность, — по которому и пошли быстрыми шагами. Было уже почти совсем темно, и немногие жители жалких лачуг по ту и по другую сторону улочки уже разошлись по домам. Путники заметили одну только женщину, которая выглянула было за дверь, но перекрестилась и тотчас же бросилась обратно, увидев высокую фигуру Норны, которая пронеслась мимо нее большими шагами. Переулок вывел беглецов за город, где немой карлик, спрятавшись за стеной покинутого сарая, ждал их с тремя лошадьми. Не теряя времени, Норна вскочила на одну, Кливленд — на другую и, сопровождаемые Паколетом, взобравшимся на третью, они быстро понеслись в ночную тьму, ибо их резвые и горячие коньки были гораздо более крупной породы, чем обычные в Шетлендии пони.
После часа с лишним скорой езды по пути, который указывала Норна, беглецы остановились перед лачугой, столь убогой на вид, что она походила скорее на хлев, чем на человеческое жилище.
— Оставайся здесь до рассвета, когда с судна смогут различить поданный тобой сигнал, — сказала Норна, поручив лошадей Паколету и предлагая Кливленду последовать за ней в жалкую хижину, где тотчас же зажгла небольшой железный светильник, который постоянно носила с собой.
— Это бедное, но надежное убежище, — продолжала она, — явись только сюда преследователи — земля разверзнется под нами и мы скроемся в ее недрах, прежде чем нас смогут схватить. Знай: место это посвящено богам древней Валгаллы. А теперь отвечай, человек, погрязший в преступлениях и крови, друг ты или враг Норне, единственной жрице этих отвергнутых ныне богов?
— Как могу я быть твоим врагом? — сказал Кливленд. — Уже из самой обычной благодарности…
— Обычная благодарность! — перебила его Норна. — Это слишком обычные слова, а слова — обычная дань, которую глупцы принимают из рук обманщиков. Нет, Норне нужна благодарность действием, жертва!
— Хорошо, матушка, скажи, чего ты требуешь?
— Чтобы ты никогда больше не пытался увидеть Минну Тройл и покинул бы наш берег в течение двадцати четырех часов, — ответила Норна.
— Это невозможно, — сказал Кливленд, — я не смогу так быстро снабдить шлюп всеми необходимыми припасами.
— Сможешь! Я позабочусь, чтобы вам доставили все, что нужно, а Кэтнесс и Гебридские острова — недалеко. Если вы захотите, то сможете уйти.
— Но почему я должен уйти? — воскликнул Кливленд. — А если я не желаю этого? ..
— Потому что твое присутствие опасно для других и тебе самому грозит гибелью. Но выслушай меня внимательно. С первого же мгновения, как я увидела тебя распростертым без чувств на песке под утесам Самборо, я прочитала в твоих чертах, что судьба твоя связана со мной и с теми, кто дорог мне; но к добру или злу — то было скрыто от моих глаз. Я помогла вернуть тебя к жизни и спасти твое имущество. Я помогла в этом тому самому юноше, которому впоследствии ты встал на дороге и уязвил его самые сокровенные чувства, оклеветав его своими россказнями.
— Как! Я оклеветал Мертона! — воскликнул Кливленд. — Бог мне свидетель, что я почти не упоминал его имени в Боро-Уестре, если только это вы имеете в виду. Коробейник Брайс, желая, как мне кажется, заручиться моим расположением, ибо он надеялся иметь от меня кое-какую выгоду, в самом деле, как я слышал, нашептал кое-что старому Магнусу, ложь или правду — не знаю, но потом это подхватила молва чуть ли не всего острова. Но сам я не думал о Мертоне как о сопернике, иначе я избрал бы более благородный путь, чтобы избавиться от него.
— Так, значит, лезвие твоего обоюдоострого кинжала, направленное в грудь безоружного юноши, и пыталось проложить этот более благородный путь? — сурово спросила Норна.
Совесть жестоко уязвила Кливленда; на мгновение он умолк, затем продолжал:
— Тут я действительно был виноват. Но он, слава Богу, поправился, и я готов дать ему удовлетворение, какого он потребует.
