Книга, которую он изучал прошлой ночью, по-прежнему лежала рядом с его тюфяком. Он сунул руку под тюфяк, нашарил металлическое кольцо и с огромным усилием потянул его вверх, подняв скрытую деревянную панель. Заглянул в подвал и увидел, что его драгоценная кожаная сумка по-прежнему на месте. Он поднял сумку; судя по тяжести, ее содержимое осталось неприкосновенным. Положил сумку и опустил крышку тайного подвала, облегченно улыбаясь и думая о том, что, когда они наконец осядут где-нибудь, он сможет купить Кэт любые сорочки, какие еще остались во Франции, — если она пожелает.
Сейчас, ясное дело, им снова придется переселиться. Алехандро не сомневался — те, кто преследует француза, будут делать это со всей яростью и неотступностью.
«Каков он, однако, — мелькнула мысль. — Либо невероятно храбр, либо безрассудно глуп. Повел людей в атаку на замок, где находились женщины и дети королевских кровей. Такое не прощают».
— Вы, конечно, должны были осознавать, — говорил Алехандро Гильому, когда они шли через лес, — что слух о вашем нападении немедленно дойдет до всех рыцарей, где бы они ни были. Леди в опасности, а раз так, то можно забыть о разногласиях и раздорах. Любой рыцарь, будь он англичанин, француз или даже богемец, тут же бросится на помощь! Таков рыцарский долг.
— И откуда лекарю известно о таких вещах? — поинтересовался Карл.
— Я ученый человек. — Вот все, что Алехандро осмелился сказать, хотя мысленно добавил: «Ученый человек, которому сам король Англии обещал рыцарское звание и руку фрейлины принцессы Изабеллы…»
Раненый на столе снова вскрикнул от боли, и Алехандро выбросил из головы воспоминания. Бедняга вспотел, но, приложив руку к его лбу, лекарь не почувствовал жара.
«Он вспотел от боли, а не от лихорадки», — понял Алехандро.
Он влил в рот раненому немного воды и рукавом вытер потеки слюны на подбородке.
— Прости, но больше ничем не могу тебе помочь, — мягко сказал он.
Несчастный в конце концов смог заговорить.
— Я не чувствую боли в обрубке, но то, что раньше было и чего теперь нет, как будто горит огнем, — прохрипел он. — Словно моя рука горит в аду, но все еще связана со мной.
Алехандро уже приходилось слышать такое от тех, кто потерял руку или ногу, — как будто фантомная конечность продолжает жить собственной жизнью и не дает забыть о себе оставшемуся телу.
— Мы ее похоронили. Сожалею, что пришлось отнять ее, но не сделай я этого, ты уже был бы на пути к вечности.
— Если Наварра найдет нас, — в голосе человека зазвучал страх, — ему доставит удовольствие отнять мне вторую руку. — Он попытался приподнять голову и оглянуться. — А где Гильом? Если его схватят, нашему делу конец!
Алехандро вытер ему лоб.
— Ждет неподалеку отсюда вместе с моей дочерью. Я сделаю для тебя все, что смогу, а потом подам им знак возвращаться. Работать сподручнее, когда он не стоит за спиной. Он… отвлекает внимание, — приговаривал Алехандро, обтирая и осматривая пациента, на которого, казалось, его слова действовали успокаивающе. — И конечно, Наварра не причинит тебе вреда. Это был бы тяжкий грех — не проявить милосердия к тому, кто так сильно изувечен, в особенности после того, как мы потрудились, спасая тебя. За такой грех любого ждет Божья кара.
— Когда Наварра творит свои грязные дела, Бог смотрит в другую сторону.
— Бог никогда не смотрит в другую сторону, друг мой. Он видит все. Сейчас, к примеру, Он, безусловно, видит твою рану. И выражается это в том, что я здесь и стараюсь облегчить твои страдания.
Алехандро начал разматывать повязку на обрубке.
«Может, жизнь без рук хуже смерти?» — с содроганием подумал он.
И возблагодарил судьбу за то, что, скорее всего, никогда этого не узнает.
Внезапно в тишине ему почудился отдаленный стук копыт. Он замер, прислушиваясь. Звук, казалось, на мгновение исчез, но потом послышался еще громче и определеннее. Пациент в безмолвном страхе посмотрел на дверь. Он снова обмочился, понял Алехандро. Лекарь торопливо замотал ту же повязку, кляня свое невезение. Он даже руки не успел вымыть, а ведь недавно брался за мертвое тело.
«Но какое это будет иметь значение, если всадники не проскачут мимо? — подумал он, чувствуя, как заколотилось сердце. — Боже, сделай так, чтобы они вообще не заметили этого дома!»
Алехандро остановил свой выбор на нем именно из-за его уединенности; здесь, казалось ему, они будут в большей безопасности. Война и чума унесли так много жизней, что сейчас пустовали сотни домов. Однако Гильом Каль нашел их без особого труда и наверняка оставил какие-то следы, как ни пытался их скрыть.
«Неужели я не мог отыскать ничего получше?»
Он начал отвязывать жалобно бормочущего пациента, однако цокот копыт раздавался теперь совсем близко. Он достал из сапога нож и принялся разрезать полоски ткани, на которые разорвал сорочку Кэт. Однако за время его отсутствия льняная ткань, казалось, задубела, а нож необъяснимым образом затупился. Так и не освободив до конца пациента, Алехандро кинулся к окну, содрал с него занавеску, приложил руки ко рту «ковшиком» и издал крик сокола; ах, как ему сейчас хотелось действительно стать им! Схватив металлическое кольцо под тюфяком, он с силой дернул крышку подвала вверх и убедился, что внизу вполне достаточно места для двоих.
Однако ему помешала нехватка не места, а времени. Копыта грохотали, точно гром, стало слышно фырканье взмыленных коней. Как Господь рассудит — должен ли он спасаться прежде всего сам, если не ради себя, то ради Кэт? И ради всех тех страждущих, которым он еще может помочь в отпущенное ему время?
Обдумывать эту проблему не было времени. Он в отчаянии прошептал, обращаясь к раненому:
— Прости, мне очень жаль, до глубины души. Умоляю, не выдавай нас. Ради моей дочери. Бог да пребудет с тобой.
После чего юркнул в подвал и лег на землю рядом со своей сумкой. Крышка упала, вместе с ней тюфяк и все остальное. Прежде чем глаза освоились во мраке, всадники остановились рядом с домом. Стало слышно, как распахнулась дверь и мужские голоса заговорили по-французски. Внезапно возникло ощущение, что мочевой пузырь переполнился и вот-вот лопнет. Алехандро лежал, моля любого бога, который его слышит, чтобы еще хоть раз в жизни иметь возможность облегчиться стоя.
Рядом с постелью Абрахама Прайвеса в Мемориальном госпитале Джеймсона сидела женщина, в которой любой безошибочно узнал бы мать мальчика, если не из-за их явного внешнего сходства, то по удрученному выражению ее лица. Джейни вскинула руку, собираясь постучать в приоткрытую дверь, но потом передумала. Миссис Прайвес сжимала руку сына и что-то негромко говорила ему; не стоило им мешать.
