— Думаю, что смогу, — ответил я, добавив немного злости голосу. — В любом случае, мистер Уоллэс не поэтому счел меня ценным дополнением для команды.
Они обменялись настороженными взглядами. Атмосфера переменилась.
— Н-да? И почему же наш вербовщик счел тебя, как ты выразился, "ценным дополнением"? — спросил матрос в штанах из парусины, лениво покачивая ногами.
— Он видел меня в бою и подумал, что я буду полезным бойцом.
— Бойцом, значит? — матрос встал.
— Именно.
— Что ж, у тебя будет куча возможностей проявить себя в этом деле. И начнем завтра. Может, я и сам в этом поучаствую, хм?
— Что значит "завтра"? — спросил я.
Матрос вновь сел и вернулся к игре.
— Завтра, когда мы отправимся в путь.
— Мне сказали, что мы отбываем сегодня.
— Мы отбываем завтра, парень. Капитана еще нет. А завтра — так первым делом.
Я оставил их, прекрасно понимая, что только что обзавелся первыми врагами на корабле. Но у меня еще было время, чтобы все исправить. Я сел на лошадь и отправился домой.
Я поскакал домой, в Хазертон. Почему? Наверное, сказать им, что мне жаль. Наверное, хотел им всё объяснить. В конце концов, я был их сыном. Возможно, отец узнал бы во мне частичку себя и тогда простил меня.
Там, на главной дороге, торопясь попасть домой, я понял, что больше всего на свете хотел, чтобы он простил меня. И он, и мать.
Неудивительно, что, отвлеченный мыслями, я был неосторожен.
Я уже подъезжал к дому, к месту, где деревья образовывали собой узкий проход, когда заметил какое-то движение в изгороди. Я остановился и прислушался. Когда живешь в деревне, ты учишься улавливать изменения. И что-то изменилось. Сверху раздался резкий свист — так мог звучать только предупредительный сигнал, и одновременно я увидел движение впереди, только на этот раз оно было во дворе нашей фермы.
Мое сердце бешено заколотилось. Я пришпорил коня и поскакал во двор. В то же мгновение я разглядел огонь от факела. Не лампы, а факела. Такого, который используют, чтобы что-нибудь поджечь. И в то же время я увидел бежавших людей, и света от факела хватило, чтобы разглядеть, что они были в капюшонах.
— Эй, — крикнул я. И чтобы разбудить мать и отца, и чтобы спугнуть незваных гостей.
— Эй, — крикнул я ещё раз.
И тут я увидел, как по воздуху, описывая дугу, пролетел зажженный факел, оставляя за собой оранжевый след на фоне темного ночного неба, и, рассыпая во все стороны искры, приземлился на соломенную крышу нашего дома. Солома была сухой, очень сухой. Летом мы старались время от времени её промачивать, потому что риск пожара был довольно высок, но всегда находились дела поважнее, и навскидку скажу, что в тот раз прошло больше недели, потому что крыша вспыхнула мгновенно.
Я увидел еще людей, троих, может, четверых. Как только я въехал во двор и остановился, на меня налетел кто-то со стороны, его руки схватились за мою одежду, и меня стащили с лошади.
Я тяжело ударился оземь, отчего у меня перехватило дыхание. Рядом были разбросаны камни для построения стены. Оружие. Затем, закрывая собой луну, надо мной возвысилась фигура, в капюшоне, как и остальные. Прежде, чем я успел среагировать, он на мгновенье задержался, и мне показалось, что я уловил дрожь ткани капюшона от его тяжелого дыхания, а затем последовал удар кулаком в лицо. Я задергался, и его второй удар пришелся по шее. Позади него появилась еще одна фигура, и я уловил блеск стали. Зная, что бессилен что-либо сделать, я приготовился к смерти. Но тот первый остановил новоприбывшего, пролаяв "Нет". Это спасло меня от удара клинка, но не от побоев, и чей-то сапог два раза ударил меня по животу.
Сапог… Я узнал этот сапог.
Он вернулся ещё раз, а затем ещё, пока наконец это не прекратилось, и напавший на меня сплюнул и убежал. Я накрыл руками побитые места на животе, перевернулся и закашлялся. Тьма угрожала поглотить меня. Возможно, я бы позволил этому случиться. Мысль о том, чтобы провалиться в забвение, казалось такой привлекательной. Чтобы вместе с сознанием ушла и боль. Просто отправила меня в будущее.
Я помню звуки убегающих шагов нападавших. Крики, который я не мог разобрать. Беспокойное блеяние овец.
Но нет. Я был жив, не так ли? Я чуть не познакомился со сталью, но получил второй шанс, и это стоило того, чтобы не лишаться сознания. Нужно было спасти родителей, и уже тогда я знал, что заставлю виновных за это людей заплатить. Обладатель этих сапог пожалеет, что не убил меня, когда у него была такая возможность. В этом я не сомневался.
Я с трудом встал на ноги. По двору фермы расползся дым от огня, подобно туману с берега реки. Один из сараев уже горел. Дом тоже. Нужно было разбудить их, нужно было разбудить мать и отца.
Грязь вокруг меня залилась рыжеватым отсветом от огня. Пока я поднимался, до меня донесся стук лошадиных копыт, и я, развернувшись, увидел нескольких всадников. Они скакали прочь от нашей фермы — их работа была сделана, место уже было охвачено огнем. Я схватил с земли камень и хотел замахнуться в одного из всадников, но у меня были задачи поважнее. Со стоном, частично из-за боли, частично из-за усилий, я кинул камень в верхнее окно дома.
Я целился верно, и я молил бога, чтобы этого было достаточно, чтобы разбудить родителей. Дым от пожара стал плотным, пламя ревело, словно выбралось из ада. В сарае, сгорая заживо, громко блеяли овцы.
И вот они показались у дверей. Отец, с матерью на руках, пробирался сквозь пламя. Его лицо было решительным, а глаза ничего не говорили. Всё, о чём он мог думать, это спасти свою жену. Он вынес мать из-под огня и аккуратно положил ее на землю, недалеко от того места, где стоял я. Потом он выпрямился и, как и я, беспомощно смотрел, как горит ферма. Мы поспешили к сараю, но истошное блеяние овец к тому времени уже стихло — наш скот, отцовский заработок, погиб. И тогда я увидел то, чего не видел никогда в жизни — там, при отблесках пожара, с раскрасневшимся лицом, плакал мой отец.
— Отец, — я протянул к нему руку, но он зло отдернул плечо, и когда он повернулся ко мне, я увидел следы слез на его почерневшем от копоти лице. Он трясся от сдерживаемого гнева. Казалось, он прилагал все усилия до последнего, чтобы не потерять контроль над собой и не сорваться. Чтобы не сорваться на меня.
— Яд. Вот что ты такое, — сказал он сквозь сжатые зубы, — яд. Ты рушишь нашу жизнь.
— Отец…
— Убирайся отсюда, — бросил он мне. — убирайся отсюда, и никогда больше не показывайся мне на глаза.
