Две вещи помешали ему закончить фразу: внезапное сознание, что лагерь (давно ли уже? Быть может, всего несколько секунд?) погружен в тишину, затем внезапное появление в вигваме Лафайета.
Лафайет был бледен, с изменившимся лицом. Тюльпан обеспокоенный и этой тишиной, и этим вторжением, тотчас обратился к нему:
- Что произошло, мсье генерал-майор? Почему не слышно больше голосов?
- Все кончено, - тихо сказал маркиз, наполняя себе чашу ромом и лихорадочно выпив её.
- Что "все кончено"? - Тюльпан уже видел расторгнутый союз. Но речь шла, к счастью, не об этом, как заверил его Большая Борзая.
- Голландский охотник, - сказал Большая Борзая, - фьюить. - И, согласно обычаю, все замолчали, давая возможность душе спокойно достичь врат Вечности.
- Не нравится мне все это, мсье Большая Борзая, - сказал Лафайет. - Я могу смотреть в лицо опасности и смерти, но не так, как вышло с этим беднягой.
Он прикончил свой ром и сказал, что уже время возвращаться в лагерь вирджинцев, чтобы сообщить им счастливую весть о союзе, заключенном сегодня.
Душа охотника, должно быть уже достигла Великой Прерии, ибо, едва они вышли, сопровождаемые Большой Борзой, крики и бой барабанов вновь возобновились. Толпа и приветствия сопровождали их до лесной опушки, но только Большая Борзая проводил их под сень деревьев. Он указал короткий путь, известный только ему. Десять минут спустя во-время их прощания генерал-майор не был очень удивлен, услышав от Тюльпана, пожимавшего руку старому ирокезу на французский манер:
- Пока, Тонтон. И до скорого. - И услышанному ответу:
- Пока, сынок!
Он мог бы охотно воскликнуть:"можно сказать, что вы пасли вместе свиней, Бог мой!" Но, не способный на столь тривиальную фразу, генерал-майор довольствовался мыслью, что встав за столь короткое время на дружескую ногу с ирокезом, пусть даже бывшим французом, Тюльпан показал способность интриговать и дипломатический талант, которого он не замечал до этого, и поднялся в его глазах. Так как вся правда ему никогда не открылась, он остался убежденным до конца своих дней, что Тюльпан, если бы учился, был бы полезен на дипломатической службе.
В свою очередь попрощавшись с Большой Борзой, он направился по тропе, а старик задержал Тюльпана за рукав.
- Когда?
- Когда что?
- Ты мне скажешь сейчас, из-за чего ты отправился в Америку? Почему?
- Из-за девушки.
- Черт подери! С такими глазами и твоей рожицей ангелочка-ворюги, мог ли я в этом сомневаться! Вот почему мсье отказывается от моей Фелиции (он улыбнулся)! Расскажи, шельма.
- Это было во время экспедиции на Корсику. Я встретил её там после того, как дезертировал. Вся её семья была расстреляна французами. Я спас её от бандитов, а потом она спасла мне жизнь. По случаю, благодаря старому другу Картушу, - двойному, тройному или учетверенному агенту, я уже не знаю, мы покинули остров. А потом в Средиземном море наше суденышко было атаковано английским фрегатом. Картуш и я спаслись, а она, ну ... она попала в руки англичан. Вот почему однажды я оказался а Англии, о чем я тебе рассказывал...
- Словом, с тех пор ты странствуешь по свету!
- Ты понимаешь, ради этого я и живу, не обращая внимания ни на что больше, - лишь бы найти её. В Лондоне она была у капитана Рурка, командира фрегата, одним словом. Но когда я наконец нашел его, он был мертв. Рурк повесился в своей комнате. А она? ... Исчезла. И затем однажды одна женщина, Дебора Ташингем, подобравшая меня под Лондоном, когда я потерял память, привезла меня в Бордо, к своей сестре, Авроре Батендье... Ты меня понимаешь?
- Две сестры, с которыми ты спал, или это другие?
- Нет, именно эти.
- Итак, твоя женщина...
- Она заговорила о свадьбе, на которой присутствовала два года тому назад, в Лондоне, свадьбе капитана Диккенса, уехавшего в Америку двумя днями позже вместе с молодой супругой...
- Летицией, - перебил Большая Борзая. - Летицией Диккенс, сказавшей мне однажды в Филадельфии: "Хорошие же вы совершаете ошибки во французском для француза!" Боже, сынок, она самая прекрасная женщина, какую я видел! Ты прав, она стоит того, чтобы в поисках её перевернуть свет. Отлично, попытаемся все как-нибудь утрясти, сынок. Я же говорил, что полюбил тебя навсегда, так, будто сам вскормил тебя?
- Мсье Тюльпан, - сказал сурово Лафайет, когда лейтенант догнал его, если бы не неотложная нужда, заставившая меня остановиться, я вернулся бы без вас и вы бы потерялись.
- Мсье генерал-майор, я видел, что вам нужно было справить нужду, и счел благоразумным остановиться на расстоянии.
- Оставив меня одного, без прикрытия.
- Этот лес наводнен только нашими друзьями, мсье, благодаря вам.
- Да...Ох, и вам также, мой дорогой, - сказал маркиз смягчаясь. У него не выходила из головы скорая победа Тюльпана над Большой Борзой. Затем, закончив приводить себя в порядок, он удивленно спросил:
- Что за ангельская улыбка, мсье Тюльпан?
- Мсье, я думаю, что Бог есть.
- Естественно, есть. А что? Вы его встретили?
ЧАСТЬ ВТОРАЯ. Летиция на краю света.
Самая красивая девушка под небесами всех континентов, та, чья грация, молодость, прелестная кожа матового оттенка, превосходные темные волосы вразлет и особенно черные бриллиантовые глаза с нежно-задумчивым и смиренным взором стоили того, чтоб из-за них тысячу раз обойти весь свет, этой ветреной мартовской ночью шила при ярком свете шести свечей, стоящих в серебряном канделябре на круглом столе. Она сидела в кресле, обтянутом тонким полотном с цветочным рисунком - подарком её друга вождя Кут Луйя, покинувшего некогда Францию и затерявшегося в безмолвии Нового Света, обретшего там вновь желание жить, угаснувшее было со смертью его горячо любимой супруги, как он рассказывал со слезами на глазах. Вообще-то индеец никогда не плачет, но этот был из Парижа! Она вспоминала о нем, полагая, что никогда его больше не увидит, тем более после недавно полученой ужасной новости о переходе на сторону американцев союза пяти племен, членом которого было и племя Кут Луйя.
Комфортабельная комната, полная старинной навощеной мебели, привезенной с Юга, была хорошо прогрета камином, где поленьями искрили и потрескивали из-за ветра, завывавшего в трубе. Из всего небольшого деревянного двухэтажного дома, расположенного в одном из лучших кварталов Филадельфии, Летиция предпочитала именно этот небольшой салон с его тяжелыми желтыми драпировками. Спальня её пустовала, сохраняя её мучительный секрет.
Маленькие бронзовые часы не камине показывали одиннадцать, и она сказала себе, не зная доставляет это ей удоволь ствие или нет, что муж придет сегодня ещё позже, застряв в картографическом бюро с беспрестанными штабными совещаниями и придирками высшего командования.
