Но таких зданий уцелело немного. Они торчали среди голой пустоши, словно редкие зубы в старческом рту, и моего дома среди них не было. Мне, наверное, следует поздравить себя с тем, что, когда дом обрушился, хозяева не находились под его крышей. К тому времени все оставшееся население города укрывалось в квартале Тлателолько, в самой его середине, чтобы быть как можно дальше от непрерывного обстрела пушечными снарядами и зажигательными стрелами с курсировавших по озеру боевых кораблей.
Воины и все, кто покрепче, размещались под открытым небом, на рыночной площади, а женщины, дети, раненые и больные набились в оставшиеся дома, потеснив хозяев. Куаутемок и его придворные занимали старый дворец, который некогда принадлежал Мокуиуиксу, последнему правителю Тлателолько, когда тот еще был независимым городом. Из уважения к моим заслугам нам тоже выделили там комнатушку, в которую я, несмотря на все ее возражения, перенес Бью из нашего дома на руках.
Так и получилось, что я вместе с Куаутемоком и многими другими стоял на вершине пирамиды Тлателолько и своими глазами видел, как люди Кортеса приступили к разрушению квартала Йакалолько, где я прожил столько лет. Клубы пушечного дыма и тучи известковой пыли помешали мне увидеть, когда именно рухнул мой дом, но когда в конце дня враг ушел, квартал Йакалолько, как и большая часть южной половины города, представлял собой голую пустыню.
Уж не знаю, рассказали ли Кортесу потом, что у каждого состоятельного почтека нашего города имелась в доме — как и у меня — потайная каморка с сокровищами. В то время он явно этого не знал, ибо его рабочие рушили все дома без разбору, сперва погребая под камнями и кирпичами, а потом, сгребая вместе с обломками в воду, для увеличения площади острова, произведения искусства, запасы пурпура, драгоценные ткани и даже столь ценимое испанцами золото. Конечно, даже если бы Кортесу удалось выпотрошить тайники всех почтека, вместе взятых, найденное все равно не возместило бы стоимости утраченных сокровищ, но могло бы составить дар, способный поразить и восхитить короля Карл оса. Поэтому я наблюдал за разрушениями того дня с неким ироническим удовлетворением, хотя к вечеру я, старик, оказался беднее, чем когда был маленьким ребенком, впервые посетившим Теночтитлан.
Впрочем, такими же нищими стали все оставшиеся в живых мешикатль, включая и нашего Чтимого Глашатая. Близилась неизбежная развязка. Все мы уже давно были лишены нормальной еды и ослабли до того, что нами начинало овладевать безразличие к происходящему. Тем временем Кортес и его армия — безжалостные, многочисленные и прожорливые, как те муравьи, что оголяют начисто целые леса, — наконец добрались до рыночной площади Тлателолько и начали громить тамошнюю пирамиду, согнав нас на столь тесное пространство, что мы вынуждены были стоять там чуть ли не плечом к плечу. Конечно, Куаутемок остался бы на своем последнем рубеже, даже если бы ему пришлось стоять на одной ноге, но я посоветовался со Змеем-Женщиной и некоторыми другими важными особами, после чего мы подошли к нему со словами:
— Владыка Глашатай, если тебя захватят чужеземцы, то все Мешико падет вместе с тобой. Но если ты спасешься, то, куда бы ты ни направился, сохранится и государство, ибо оно живо, пока у него есть правитель. Даже если все до единого на этом острове будут убиты или взяты в плен, Кортес не одержит над тобой верх.
— Бежать? — безразлично произнес он. — Зачем? Куда?
— Затем, чтобы спасти себя самого, свою семью, а значит, и надежду народа. Куда? Пожалуй, среди ближайших соседей у нас больше не осталось надежных союзников. Но есть ведь и дальние страны, где ты можешь навербовать сторонников. Может быть, пройдут долгие годы, прежде чем у тебя появится хотя бы надежда вернуться домой в силе и торжестве, но, сколько бы на то ни потребовалось времени, мешикатль останутся непокоренными…
— Какие еще дальние страны? — спросил он без малейшего воодушевления.
Придворные и советники воззрились на меня, и я ответил:
— Ацтлан, Чтимый Глашатай. Возвращайся к нашим истокам.
Он уставился на меня как на сумасшедшего. Но я напомнил Куаутемоку, что мы сравнительно недавно возобновили связи с жителями нашей прародины, и вручил ему составленную мной карту с нанесенным на нее маршрутом.
— Там ты можешь рассчитывать на самый сердечный и радушный прием, владыка Куаутемок, — добавил я. — Когда их Глашатай Тлилектик-Микстли уходил отсюда, Мотекусома отправил с ним отряд наших воинов и немало семей мешикатль, умелых строителей. Может быть, ты увидишь, что они уже превратили Ацтлан в Теночтитлан в миниатюре. И уж по крайней мере можно надеяться, что ацтеки, как это уже было однажды, станут снова теми семенами, из которых произрастет новый великий и могущественный народ.
Уговорить Куаутемока оказалось непросто, и я не стану описывать весь тот спор, тем паче что план мой все равно не удался. Мне до сих пор кажется, что он был неплох и вполне мог осуществиться, но боги, видимо, судили иначе. В сумерках, когда корабли прекратили свой ежедневный обстрел и уже поворачивали к материку, Куаутемок с немалым числом сопровождающих спустился к воде. Все они сели в лодки и по сигналу отплыли, одновременно, но в разных направлениях. Со стороны это должно было выглядеть как массовое бегство. Акали с Чтимым Глашатаем и его немногочисленными спутниками предстояло направиться на материк — к маленькой материковой бухточке между Тенанаюкой и Аскапоцалько. Поскольку место это было безлюдным, предполагалось, что ни постов, ни патрулей Кортеса там нет, а это позволит Куаутемоку незаметно высадиться, проскользнуть в глубь материка и продолжить путь на северо-запад, в Ацтлан.
Но с боевых кораблей заметили, что от острова разом отошло множество акали, и решили проверить, действительно ли это беженцы. Корабли вернулись, испанцы стали осматривать наши лодки с высоких бортов своих кораблей, и, как назло, нашелся смышленый капитан, заметивший в одном каноэ человека, одетого слишком богато для простого воина.
С корабля сбросили железные крючья, лодку подтянули к кораблю, а Чтимого Глашатая подняли на борт и не мешкая доставили прямиком к генерал-капитану Кортесу.
Я не присутствовал при той встрече, но слышал позднее, что Куаутемок через переводчицу Малинцин сказал:
— Не думай, что я сдался. Только ради моего народа я стремился ускользнуть от тебя, но теперь пойман и в твоей власти. — Он указал на кинжал на поясе Кортеса. — Поскольку я был захвачен в плен на войне, то заслуживаю и прошу смерти воина. Я прошу, чтобы ты убил меня на месте.
