Борис Климычев - Корона скифа (сборник)

— Делать из трупов брустверы! Все — в круг! — скомандовал полковник.

Теперь оставшиеся в живых колчаковцы лежали за брустверами из мертвецов и палили во все стороны. Но их ответные выстрелы звучали все реже. Краснозвездные шлемы приблизились почти вплотную.

Сенчура встал среди мертвых товарищей, высоко подняв вверх руки, давая понять, что сдается. И благодаря этому ему удалось подойти к красным вплотную.

— У волчара! — крикнул один из красноармейцев и выстрелил в полковника почти в упор.

Сенчура резко опустил руки и в ладони ему скользнули револьверы, привязанные внутри рукавов шинели резинками.

— Стрелять надо так! — крикнул Сенчура, сражая из двух револьверов врагов одного за другим. Но и сам он получил сразу несколько пуль в грудь, в живот, в плечи. Он пошатывался, но не падал.

— И еще стрелять надо вот так! — выкрикнул он, пуская себе последнюю пулю в рот.

Один красноармеец хотел проколоть тело Сенчуры штыком. Другой удержал его:

— Не надо! Мертвяка ковырять — честь небольшая.

В это время Коля Зимний со своим отрядом достиг окраины Омска. Трое раненых умерли по дороге, и Коля приказал копать могилу. Солдаты зароптали:

— Господин подпоручик, али им мертвым не все равно? Живых поморозим.

Зимний понял, что они правы. Велел закопать трупы пока в сугробе и поставить мету.

— Раненых пристроим, вернемся к этим, и похороним, как подобает.

На окраине Омска большинство домов было заперто ставнями, и никто на стук не отзывался, только собаки рвались со своих цепей.

Коля с тех пор, как его взял в свою бригаду Сенчура, все время находился вне Омска. Бригада держала оборону на дальних хуторах, совершала дерзкие рейды в тыл к противнику, взрывала в мосты, подрывала железные и шоссейные дороги, которые вели к Омску с запада. Он совершенно не знал Омска. В его отряде не оказалось омичей и никто из солдат тоже не знал великого города. Куда идти? Нигде не было видно ни одного прохожего. Вот в морозном тумане возник согбенный бородач, тащивший за собой сани. Поклажа в них была укрыта огромным дорогим малиновым ковром.

— Что тут у тебя? — вскричал унтер Велисов, поддевая ковер штыком. Ковер соскользнул на снег и обнажил мраморную статую.

— Сволочь! — вскричал Велисов, — люди воюют, а он голых каменных баб ворует! Где взял, говори! — он крепко ударил прикладом винтовки корявого бородача по спине.

— Отставить! — скомандовал Зимний.

— Ваше благородие! — сказал унтер, — нас учили мародеров убивать на месте.

— Отставить! — повторил Коля Зимний, ему понравилось, что унтер величает его благородием. Он сын офицера, дворянина. Он решает судьбы.

— Скажи-ка, братец, — обратился Коля к мужику, — где взял ты Венеру и зачем?

— Да где же? Во дворце, где Волчак сидел. А на что? Красиво. Безрукую, можно при случае продать. Времена трудные. Власти нет.

— Власти, говоришь, нет. А войска какие в Омске нынче есть?

— Кроме вашей милости, никого не видел. Смылись все куда-то. Хотя стрельба в городе все время слышна, то стихнет, то опять. А кто в кого стреляет — неизвестно. Да ведь и спрашивать не пойдешь.

— Так, а как нам до ближайшего лазарета либо больницы какой дойти?

— Больница будет на углу, возле тех вон берез. А есть там кто живой — не ведаю. Идти-то мне можно?

— Можно! Только без саней. Ребята! Берите у него сани, укладывайте на них раненых. Вперед! — скомандовал Зимний.

Небольшой отряд Зимнего двинулся по направлению к роще. Бородач остался стоять на ковре около мраморной бабы, которую солдаты воткнули нижней частью в сугроб.

Здание больницы в березовой роще было пусто. Стекла в окнах выбиты, а оконные и дверные проемы крест на крест забиты досками. На снегу не было следов. Только валялись сломанные стулья, торчали останки сломанных железных кроватей. Куда идти?

Прошли еще немного — и увидели белую полосу замерзшего, заснеженного Иртыша. На белом вдруг возникли черные точки, они приближались, росли, и уже можно было разобрать, что это бегут люди, вот они уже на бугре, вот уже видны сухощавые усатые лица под косматыми черными папахами, украшенными алыми лентами — полоска наискосок. Винтовки с примкнутыми штыками, нерусская команда на странном языке. Треск выстрелов.

Зимнего словно молотком по ногам стукнуло, он упал. Рядом валились люди его отряда, роняя носилки с мертвыми. Никто не успел сделать ни одного ответного выстрела.

Коля попытался извлечь из кобуры наган, руки не слушались.

С криками «Официр, официр!» на него навалились усачи, быстро связали ремнями. Поволокли по снегу под откос, на лед Иртыша. Он терял сознание от боли, не мог понять, что это за люди, куда и зачем волокут его, связанного?

Нерусские солдаты подтащили его к проруби, обвязали веревкой приподняли, окунули в прорубь с головой несколько раз, подняли и опустили ногами в ближайший сугроб, трое уперлись в него штыками, поддерживая, чтобы не упал, остальные выстроились цепочкой от него до проруби. Усачи быстро серьезно и деловито передавали по цепочке ведра с зачерпнутой из проруби ледяной водой. Ведра опоражнивали на Колю, и он постепенно все больше покрывался весь прозрачной, сияющей ледяной коркой. Теперь его уже не надо было поддерживать штыками: держался сам. Один усач деловито поправил ему голову, чтобы смотрела прямо, и отер мокрые варежки, о свои отороченные мехом сапоги. Самозванные скульпторы вылили на Зимнего еще несколько ведер воды, отошли в сторону, любуясь своей работой и повторяя:

— Монумент! Монумент!

Из береговых изб, протаяв в стеклах глазки, на Иртыш смотрели прибрежные жители и опасливо шептались:

— Колчак хотел Москву брать, да сам куда-то делся. И Омск сдал. К добру ли то, к худу? Вроде бы рабочая власть будет. Наша… Одначе тошно смотреть, как красные мадьяры развлекаются. Из белогвардейских офицеров статуев создают, лютуют. Солдат — просто убивают, а этих, болезных, прямо живьем замораживают. Ну и звери. Нынче по воду днем уже и не пойдешь, возле каждой проруби несколько статуев стоит. Да и ночью по воду идти страшно, а что делать? Пить-то хочется…

После отплытия красных из губернского Томска и после отъезда Аркашки, Федьки и Коли в Омск в Томске происходило немало всякого. Город был похож на кипящий котел, когда кипяток переплескивает через край. Теперь в самых убогих каморках беженцы спали вповалку на полу. Отрывали плахи от заборов и наличники, дабы истопить печь. Выменивали на базарах одежку на кулечек муки, стакан сахара, оставаясь полуголыми среди сибирской зимы.