* * *
Позднее в тот вечер я овладел Мариной, дав волю безумной, словно сдерживаемой годами и вдруг прорвавшейся наружу страсти, а когда, обессиленный, откатился от нее, вдруг увидел, как в свете свечи блеснул нож. Я моментально отшатнулся в сторону и этим спас свое горло, но лезвие все же царапнуло меня по уху.
– Эй, ты что? У меня кровь идет!
– Жаль, что я не довела дело до конца! – заявила Марина.
– Да ты никак спятила?
Она бросила нож на пол и снова скользнула под одеяло.
– Так и знай: если ты еще раз назовешь меня Изабеллой, я отрежу тебе яйца и забью их в твою глотку.
¡Ay de mí!
Нас разбудили громкие, тревожные крики, которые раздавались снаружи.
– На отца Идальго напали! – вскричала Марина.
Несмотря ни на что, я сначала натянул штаны, а уж потом схватился за шпагу и пистолет. Что ни говорите, а смерть без штанов трудно назвать достойной. Потом я выбежал наружу следом за Мариной: она вооружилась мачете еще до того, как прикрыла наготу, набросив на себя одеяло. Навстречу нам бросился Родриго, адъютант падре.
– За мной! Скорее!
Примчавшись к падре, мы обнаружили, что он не подвергся нападению солдат вице-короля или возмутившихся против него офицеров-креолов. И тем не менее жизнь его и впрямь была в опасности.
– Яд, – промолвил священник так тихо, словно ему было трудно говорить. – Кто-то пытался меня отравить.
Он указал на блюдо, стоявшее на столе:
– Мясо было отравлено.
Мы проследили за его взглядом и увидели на полу дохлого пса.
– Я бросил ему кусок мяса, – пояснил Идальго.
– Сегодня я подал падре еду позже обычного, – добавил ординарец. – Он не был голоден и сперва отказывался, но в конце концов мне все-таки удалось уговорить его подкрепиться.
– Кто готовил ужин? – спросил я.
– Как всегда, его личный повар.
Вскоре нашли и повара: тот лежал ничком позади мешков с маисом. Я опустился на колени рядом с телом и перевернул его. У бедняги было перерезано горло.
– Кто-то располосовал ему глотку кинжалом, – объявил я.
Свидетелей нападения не нашлось. Ординарец падре обнаружил поднос уже на месте и решил, что повар приготовил и принес еду, после чего отправился отдохнуть. Никто не заметил ничего подозрительного.
Кем бы ни был злоумышленник, который убил повара и отравил пищу, предназначавшуюся падре, он бесследно исчез в ночи.
Возвращаясь с Мариной в ее палатку, я увидел Ренато и Изабеллу: они стояли возле экипажа. Что-то меня насторожило, но тогда я еще не понял, что именно. Я сообразил это потом, внезапно, словно от толчка, пробудившись посреди ночи: когда я оскорбил Ренато, тот потянулся не за шпагой или пистолетом. Он выхватил кинжал.
А повар был убит человеком, мастерски владевшим ножом.
* * *
С первыми лучами солнца я оседлал Урагана и сообщил Ренато, Изабелле и vaqueros, что мы отправимся в Гвадалахару через перевал, горными тропами, поскольку там меньше вероятность нарваться на войска вице-короля.
Проверив припасы и снаряжение, я убедился, что дорожный портшез Изабеллы надежно закреплен между двумя мулами, и, когда все было готово, остановился рядом с уже собиравшимся сесть в седло Ренато.
– Мы должны поддерживать между собой мир, сеньор, – сказал я.
– Разумеется.
– Но имейте в виду: я знаю, что вы свинья, и, вне всякого сомнения, убью вас, прежде чем миссия будет выполнена. – Должно быть, сам дьявол дергал меня за язык, заставляя произносить эти слова.
* * *
Я помахал на прощание рукой Марине и падре: они стояли на крыльце его резиденции, наблюдая за нашим отъездом.
Я подозревал, что огромная масса ацтеков была не на шутку озадачена решением главнокомандующего повернуть прочь от города, а уж офицеры-креолы абсолютно точно были этим категорически недовольны. Имея постоянно дело с людьми, намного превосходившими меня по части книжных познаний, я (тешу себя надеждой) оттачивал об них свой ум, словно клинок о точильный камень, однако все равно и по сию пору не знаю, было ли решение падре об отступлении мудрым или нет. Зато я нутром чуял, что события вчерашнего дня, когда Идальго, можно сказать, одной лишь силой своей личности спас великий город от разграбления, будут описываться и обсуждаться многими поколениями историков и литераторов. Момент был такой же критический, как, например, когда Цезарь переправлялся через Рубикон, или Антоний и Клеопатра обсуждали в постели, как захватить империи, или Александр Македонский, получив известие об убийстве своего отца, решал, что же ему теперь делать. В подобный момент Иисус Христос принял решение идти на Пасху в Иерусалим, а Кортес приказал сжечь в Веракрусе собственные корабли, чтобы его люди поняли: пути назад нет, их ждет победа или смерть!
Признаться, я и сам себе начинал удивляться – надо же, как ловко я теперь разбираюсь в истории и политике.
Повернувшись в седле, я увидел, что Изабелла и этот ее ублюдок племянничек зачарованно смотрят на огромную, готовившуюся к маршу толпу полунагих индейцев.
– Эй вы, гачупинос, взгляните только на это многолюдство! – крикнул я им через плечо. – Взгляните на пеонов, которых вы считали не стоящими даже плевка, потому что воображали, будто Бог на вашей стороне. Но теперь Он на их стороне, и это грозный Бог ярости. Ну что, небось страшно? А как же иначе, amigos, если они желают завладеть тем, чем владеете вы?! Запомните этих людей хорошенько, потому что в следующий раз вы увидите их жгущими ваши дома и разоряющими ваши гасиенды... Они отберут обратно золото, серебро и земли, которые вы у них украли. Они исполосуют бичами ваши спины и уложат в свои постели ваших женщин!
Сказав все это, я пришпорил Урагана и помчался вперед.
Путь от лагеря в Куахимальпе до Гвадалахары был долгим и трудным. Я вел наш маленький отряд насколько возможно быстро, при любой возможности меняя охромевших или просто выбившихся из сил лошадей и мулов на свежих, за которых, разумеется, надо было доплачивать.
Мое заявление о том, что Изабелле придется обойтись без экипажа и горничной, поразило ее в самое сердце, однако она смирилась с этим и в дальнейшем все неудобства и тяготы пути сносила не ропща.
Мы с Ренато оба были так заняты, что даже перестали ссориться. Это, однако, не означало, будто я забыл о своих подозрениях. Напротив, чем дольше я имел с ним дело, тем сильнее они становились. Помимо мастерского владения кинжалом, Ренато был также прекрасным наездником, ничуть не хуже меня. Но если это для кабальеро вполне естественно, то иные его манеры казались мне странными: например, то, как этот человек сидел за столом, пользовался столовым прибором, ел – такое чувство, что он всю жизнь провел в дороге. Богатые молодые кабальеро по большей части отличались изнеженностью, а Ренато явно в совершенстве владел искусством выживания. Вполне могло статься, что никакой он не племянник маркиза, а опытный наемник, получивший плату за то, чтобы защищать Изабеллу, а затем, найдя золото, убить ее мужа, обмануть Идальго... и прикончить меня.
