нарушить и уверяло, что для столь сложной операции нужно именное повеление. Уже где-то под Томском узник вспомнил волшебное слово: «по уставу». «Закуйте по уставу!» – потребовал он, и все чудесным образом изменилось. Ноги встали на место. Жаль дороги оставалось с гулькин нос.
Подобными историями Джеймс был набит по самые уши. Он придавал им великое значение показательных фактов, которые иллюстрируют характер каждой нации и принятый в стране образ правления.
– А о персах вы тоже собрали коллекцию забавных анекдотов?
Персов Джеймс любил. Они казались ему наивны и первобытны, не испорчены цивилизацией.
Жорж решил уесть партнера по миссии.
– Я столько раз слышал про лейтенанта Джонса, покорителя Бенгалии, – простодушно посетовал он, пока его спутник спешно облачался в белую батистовую рубашку. – Но никогда не мог понять, в чем смысл? Почему все так восхищаются его доблестью?
– Ну как же? – удивился полковник. – Значит, вы слышали не все или слушали невнимательно.
Джонс с небольшим отрядом продвигался в глубь джунглей, когда встретил войска местного раджи. Те были вооружены купленными в Европе ружьями. Джонс остановил своих и выбросил белый флаг. Послали парламентеров, которые договорились, что на счет «раз, два, три» обе стороны опустят оружие. Только вот Джонс отдал своим солдатам приказ, что, услышав «три», они откроют огонь. Так и случилось. Индусы опустили ружья, британцы нажали на курки. Раджа остался один среди трупов и был взят в плен.
– Теперь поняли? – победно осведомился Джеймс. – Он обхитрил противника и уничтожил крупную боевую единицу. Молодец?
Жорж все еще переваривал.
– Но он нарушил слово, уронил честь благородного человека…
– Я вас умоляю. Слово дикарю ничего не значит. Договор бывает только между равными. У вас всегда так возмущаются, что Наполеон напал без объявления войны. Но нельзя же вести с варваром рыцарский поединок.
– Варвары быстро учатся.
– Даже слишком, – вздохнул Джеймс. – Вам надо быть очень осторожными. Один неверный шаг – и в Европе вас не оставят. Никому не хочется иметь таких соседей.
«Как любопытно, – подумал Жорж, – наше посольство вырезали. А варвары все равно мы. Надо запомнить».
* * *
Особняк Бенкендорфов на Малой Морской. Петербург. Начало апреля
Лизавета Андревна [35] рыдала белугой. Закрылась в спальне и предалась горести.
Вступивший в дом Александр Христофорович было подумал, что он – причина припадка жены. Дамы после сорока страдают нервами. Им положено. А на подъезде к дому его экипаж разминулся с каретой госпожи Бибиковой, бабушки падчериц. Тогда подумалось: «Слава богу!» Эту ушлую особу хозяин не выносил, но вынужден был терпеть ради девочек.
В начале семейной жизни та чуть не сломала им с супругой счастье – наговорила на него. Видит Бог, не напрасно. Но все же стоило помолчать. С тех пор старуха Бибикова стала для него вестницей раздоров. Эридой в чепце.
Поднялся по чугунной витой лестнице. Даже из прихожей были слышны рыдания. «Эк ее!» Подошла невероятно суровая Оленка. Взяла за руку.
– Ты, пап, чего опять выкинул?
Александр Христофорович нахмурился. «Не было ничего… Ну, так, мелочи».
Катя пряталась. Она всегда принимала сторону матери, если что. С детства. Пришли племянники: Константин об руку с Машей. После смерти родителей они жили в доме дяди. Стайкой выпорхнули собственные дочери. Анна, Елена, Мария – красавицы, самое меньшее… нет, красавицы.
– Я пойду наверх.
Оленка попыталась его удержать, но Александр Христофорович смело двинулся по внутренней дубовой лестнице. Толкнул дверь. Против ожидания, ручка поддалась.
Шторы опущены, как при мигрени, – вот тоже дамское занятие. В сумеречной глубине – кровать под пышным балдахином. На ней сотрясается рыданиями его райская птица. На нее глядят из углов мраморные амуры с надутыми лицами – пошло, конечно, но во вкусе его провинциальной доброй супруги, а потому он готов терпеть.
– Ты чего, мать? Тебя обидел кто?
Лизавета Андревна не унималась. Муж поднял ее за плечи и прислонил к себе. Теперь по лицу было видно, что не он причина. Ну и слава богу! Остальное перемелется.
– Я ужасная, – заявила мадам Бенкендорф. – Черствая, злая, непреклонная…
– Ты? – изумился муж.
Дама зашлась слезами и заикала, что служило у нее признаком крайнего расстройства.
– Всех бросила. Никому не помогаю.
– С этого места подробнее. – Александр Христофорович понял и причину истерики жены, и подоплеку визита старухи Бибиковой.
– Кто на этот раз? Кого она тебе сватала?
Лизавета Андревна встрепенулась и замотала головой.
– Я ей отказала. Ты и так пригрел всех братьев моего покойного мужа. Все Бибиковы теперь при местах.
«Ну, не одни Бибиковы», – хмыкнул Бенкендорф. Он действительно потянул наверх родню падчериц. И мог похвалиться хорошим выбором. Бибиковы были умны, образованны, служили честно, лишнего не брали. Был еще старый отец-командир граф Толстой, теперь генерал-губернатор Петербурга. Были родные сестер и покойной матери – Шиллинги и Ливены. Следовало окружить себя «своими», чужие выдадут. Так было из века в век. Не ему нарушать традицию. Но ведь он и чужих брал!
– Кто на сей раз? – обреченно спросил муж.
– Двоюродный дядя девочек генерал Засекин, – шмыгнула носом Лизавета Андревна. – Они небогаты. Живут на жалованье.
«Тоже мне, жертва! И мы жили, с пятью девками».
– Это смотря какое жалованье, – жена хорошо его понимала. – У Засекиных армейское. Негусто. Сын в этом году окончил кадетский корпус. С Большой золотой медалью. Разве тебе помешал бы адъютант с шестью языками?
Бенкендорф вообразил чудовище. Натурально, как многорукий Шива, только вместо конечностей – языки. Кто бы ему позволил Жоржа взять адъютантом! Нельзя.
– Милая, мой штат не растягивается по щучьему велению.
– Я так и сказала. – Вид у Лизаветы Андревны был решительный и несчастный. – Корпус жандармов – не каучуковая кукла.
– Так и сказала? – восхитился муж.
Мадам Бенкендорф кивнула.
Александр Христофорович помолчал, помялся.
– Ну ладно, пусть приходит этот Засекин. Я его приму частным образом. И там посмотрим, что делать.
Лизавета Андреевна просияла.
– Ты лучше всех!
«Я знаю».
– Вытри слезы, – вслух попросил он. – Детей распугала. Ты же знаешь, они сами не свои, когда в доме неладно. Ходят как в воду опущенные. Даже мои племянники. Все за тебя горой. Заколдовала их?
Лизавета Андревна и сама не любила домашних ссор, выяснений отношений, надутых лиц. Любила, когда все бросаются друг к другу. Когда разговор за столом быстрый, с перескакиванием на знакомые темы, о которых все осведомлены и ничего не надо пояснять. Когда дети лезут на шею, а не отмалчиваются по углам.
– У меня, наверное, нервы. – Заветное слово.
– У всех женщин нервы, – утешил муж. – У государыни тоже были нервы. Его величество сказал, чтобы не было никаких нервов. И ничего не стало.
– Я так не смогу, – серьезно рассудила дама. – Да и она помоложе будет.
Вот, провинциальное чувство юмора. Вернее, его полное отсутствие.
– Мать, здесь смеяться нужно было, – пояснил муж. – Ну ладно, черкни пару строк этому Дровосекину, пусть завтра приходит.
* * *
Катя с нюхательными солями прибежала в будуар матери, жестом выслала горничную и сама стала расчесывать Лизавете Андревне волосы. Густые, как в молодости, черно-каштановые пряди ложились ровно, без завитков.
Мадам Бенкендорф подносила к лицу то один, то другой пузырек. Фиалка обычно помогала. На губах женщины расплылась нездешняя улыбка, точно она уносилась куда-то далеко-далеко, за леса, горы и синие моря, в тридевятое царство.
