которого в Москву намечался в мае 1896 года. Канцлер в магазин так и не заглянул, зато на драконов, ставших визитной карточкой этого места, приезжали поглазеть все заезжие иностранцы. Между прочим, даже после революции здание долгое время использовалось по прямому назначению — здесь продолжали продавать чай и кофе, что было явлением, согласитесь, нечастым.
Но вернемся к нашему Дурылину, рассказывавшему о том, как в его семье было принято потчевать чаем каждого, кто появлялся на пороге их дома. Это мог быть знакомый, незнакомый — неважно, посыльный с покупкой, сделанной матерью в одном из магазинов, почтальон с письмом, полотер — да кто угодно!
Он также вспоминает одну забавную «чайную» историю: «Когда я был однажды арестован по политическому делу и отведен в Лефортовскую часть — а было это ранним утром — помощник пристава, заспанный и сумрачный субъект, вовсе не чувствовавший ко мне никаких симпатий, принимаясь за первое утреннее чаепитие, предложил мне: — Да вы не хотите ли чаю?
И, не дожидаясь согласия, налил мне стакан. К чаю я не притронулся, но поблагодарил совершенно искренне: приглашение его было чисто московское».
Отвлекаясь на секунду, хочу сказать, что помимо магазинов еще существовали рынки, куда со всех окраин ежедневно двигалась целая вереница телег и возов, нагруженных отборнейшей снедью, — здесь были и мясо, и рыба, и птица, а также молоко, масло, сметана, творог и, понятное дело, всевозможные овощи, плоды и грибы. И все это свежайшее великолепие стоило еще дешевле, чем в магазинах.
На рынках, как и в магазинах, рыбы было — завались! «Многопудовые осетры с острейшими, как иглы, носами; грузные, не в подъем одному человеку, белуги; розово-желтые семги, каких не увидишь и в Архангельске, на их родине, занимали здесь то место, которое в мясных лавках принадлежало бычьим и свиным тушам… Судаки, караси и лещи “пылкого заморозу” соответствовали здесь крупной птице — гусям и индейкам: эти еще были на виду и на счету, а весь прочий рыбий народ был без счету, им были набиты огромные многопудовые плетенки и короба из щепы, стоявшие на полу. Тут же стояли целые мешки с белозерскими снетками — мелкой сушеной рыбкой, из которой варили сытные вкусные щи и картофельную похлебку, фунт их стоил копеек 15… В полутемных помещеньицах при рыбных лавках стояли большие деревянные чаны с живой рыбой — тут в жуткой тесноте рядом со смиренной подмосковной плотвой извивалась кольцом стерлядь, уроженица Оки или Волги. Кади были полны черным жемчугом икры — зернистой и паюсной…»
Речь идет, обратите внимание, о черной икре! Красной кетовой икры тогда еще не было, она появится в столице только после Русско-японской войны, и то от нее все будут воротить нос. А черная паюсная осетровая икра — замрите! — стоила рубль, максимум — рубль двадцать, а зернистая — рубль-полтора за фунт!!! Запомнили?
Даже Чехов однажды не удержался и то ли написал, то ли вскричал в сердцах: «Грязный трактир у станции. И в каждом таком трактире непременно найдешь соленую белугу с хреном. Сколько же в России солится белуги!»
Наш благодетель Дурылин рассказывает: «В самый разгар 1905 года я поставил себе однажды вопрос:
— Можно ли в Москве умереть с голоду?
Я знал к тому времени довольно хорошо жизнь мещанских, ремесленных и фабричных углов и знал, как трудна и горька была жизнь во многих из этих углов, но я знал и то, как, и чем, и где питается эта народная Москва, и чем больше узнавал это, тем тверже и крепче принужден был ответить на свой вопрос:
— Нет, в Москве с голоду умереть было невозможно».
Сложно в это поверить, но, имея хотя бы 7 копеек на каждый день, любой спокойно мог рассчитывать на полноценный обед в столовой попечительства о народной трезвости. Столько мог заработать даже беспризорный мальчишка. Всучив какому-нибудь зазевавшемуся прохожему номер свежей газеты, можно было получить 2 копейки, а распродать 10 экземпляров газеты можно было и за 10 минут, если встать на удачном перекрестке. С учетом того, что на некоторых рынках располагались так называемые народные столовые, где кормили совершенно бесплатно, от голода умереть было практически невозможно.
Вот как, к примеру, питались ученики московского Училища живописи. В небольшом флигельке много лет размещалась столовая, которая была открыта ежедневно, кроме воскресений, от часу до трех, и всегда была полна. Обед из двух блюд с хорошим куском говядины в супе стоил 17 копеек, без говядины — 11. На второе, как правило, были либо котлеты, либо каша, иногда — какое-нибудь блюдо из картошки, полная тарелка клюквенного киселя и стакан молока. Клюква тогда стоила 3 копейки фунт, а молоко — 2 копейки стакан… Причем многие ученики потом вспоминали эти времена с ностальгией — мол, нам разрешалось сначала все съесть, а потом только нужно было платить. Если денег не было, повариха Моисеевна была согласна подождать. Вот такие были времена.
Журналист Илья Ильич Шнейдер, в деталях исследовавший тему покупок и товаров, в своей книге «Записки старого москвича» писал: «Муку, крупы и масла покупали у Егорова в Охотном. Мясо, дичь и зелень — у Лапина. Рыбу и икру — у Бараковых. Соленья, грибы, маринады, моченые яблоки и арбузы — у Головкина, притулившегося рядом с рыбниками Бараковыми в узеньком проходе за Параскевой-Пятницей. Водками, настойками и наливками торговали фирмы Петра Смирнова, Синюшина и Смородинова. Пивом славились “Карнеев, Горшанов и компания”. Фруктовыми водами, сельтерской содовой поили Ланин и Калинкин. Закуски, фрукты, бакалею брали на Тверской у Елисеевых, Белова и Генералова. Чай и сахар покупали в магазинах Сергея Перлова и “Бр. К. и С. Поповых”. Огневой сушкой овощей, белевской яблочной пастилой и глазированными фруктами владел Прохоров. Хлебами, баранками, калачами и сухарями торговали булочные Филиппова и Чуева. Молочными товарами — Чичкин и Бландовы.
Торговлю готовым платьем крепко держали в своих руках магазины австрийской фирмы Мандля. Шляпы и перчатки покупали только у Лемерсье и Вандрага. Дорожные вещи — у Кордье. Белье — у Альшванга. Золото, серебро и бриллианты — у Фаберже и Фульда. Часы — у Буре и Габю. Фраки заказывали у Делелоса. Хрусталь выбирали у графа Гарраха. Художественные произведения — у Аванцо и Дациаро. Гнутую мебель — у Кона. Книги — у Вольфа. Ноты — у Юргенсона. Музыкальные инструменты — в магазине “Юлий Генрих Циммерман”. Рояли и пианино делала фабрика Беккера. Велосипеды покупали у Лейтнера в Петровских линиях. Металлические изделия — у братьев Брабец. Вся Москва глотала пилюли, порошки и микстуры Феррейна,
