— Подожди меня здесь и поводи коней, — приказал он.
Войдя в большой зал гостиницы, капитан остановился и с довольным видом огляделся по сторонам.
— Ого! — сказал он. — Такой большой зал и ни одного посетителя. Отлично!
Метр Фурнишон взирал на него с удивлением, а госпожа Фурнишон понимающе улыбалась.
— Неужели в вашем заведении есть нечто, отталкивающее гостей? — спросил капитан.
— Слава богу, нет, сударь! — ответила госпожа Фурнишон. — Но местность еще мало заселена, а насчет клиентов мы очень разборчивы.
— Превосходно! — сказал капитан.
— К примеру сказать, — добавила она, подмигнув так выразительно, что сразу стало понятно, кто придумал название «Розовый куст любви», — за одного такого клиента, как ваша милость, мы охотно отдадим целую дюжину.
— Вы очень любезны, прелестная хозяюшка, благодарю вас.
— Не угодно ли вам, сударь, попробовать нашего вина? — спросил Фурнишон, стараясь, чтобы голос его звучал как можно приятнее.
— Не угодно ли осмотреть жилые помещения? — спросила госпожа Фурнишон насколько возможно ласковее.
— Сделаем, пожалуй, и то и другое, — ответил капитан.
Фурнишон спустился в погреб, а супруга его, указав гостю на лестницу, первая стала подниматься наверх; при этом она кокетливо приподнимала юбку, и при каждом шаге поскрипывали ее изящные башмачки.
— Сколько человек можете вы разместить у себя? — спросил капитан, когда она поднялась на второй этаж.
— Тридцать, из них десять господ.
— Этого недостаточно, прелестная хозяйка, — ответил капитан.
— Почему же, сударь?
— У меня был один проект, но, видно, не стоит и говорить о нем.
— Ах, сударь, не найдете вы ничего лучше «Розового куста любви».
— Как «Розового куста любви»?
— Я хочу сказать: «Гордого рыцаря»… Разве что Лувр с пристройками…
Посетитель как-то странно поглядел на нее.
— Вы правы, — сказал он, — разве что Лувр… — Про себя он пробормотал: «Почему бы нет? Это было бы и удобнее и дешевле». — Так вы говорите, добрейшая хозяюшка, — продолжал он громко, — что вы могли бы разместить здесь на ночлег человек тридцать?
— Да, конечно.
— А на один день?
— О, на один день — человек сорок, даже сорок пять.
— Сорок пять… тысяча чертей! Как раз то, что нужно.
— Правда? Вот видите, как удачно получается!
— А перед домом не толпится народ? Среди соседей нет соглядатаев?
— О бог мой, нет. Сосед наш — достойный буржуа, который ни в чьи дела не вмешивается, а соседка ведет замкнутый образ жизни; за те три недели, что она здесь живет, я ее ни разу не видела. Все прочие — мелкий люд.
— Это меня очень устраивает.
— Тем лучше, — заметила госпожа Фурнишон.
— Итак, ровно через месяц, — продолжал капитан, — запомните хорошенько, сударыня, — ровно через месяц…
— Значит, двадцать шестого октября?
— Совершенно верно, двадцать шестого октября я сниму вашу гостиницу.
— Целиком?
— Целиком. Я хочу сделать сюрприз своим землякам — это все офицеры или, во всяком случае, военные, — они собираются искать счастья в Париже. Им сообщат, чтобы они остановились у вас.
— Но ведь вы намеревались сделать им сюрприз? — настороженно спросила госпожа Фурнишон.
— Тысяча чертей, если вы любопытны или нескромны! — воскликнул явно раздосадованный капитан.
— Нет, сударь, нет, — поспешно ответила испуганная госпожа Фурнишон.
Муж ее все слышал. От слов «офицеры или, во всяком случае, военные» сердце его радостно забилось. Он тотчас же бросился к гостю.
— Сударь, — вскричал он, — вы будете здесь хозяином, неограниченным повелителем, и никому и в голову не придет задавать вам вопросы! Ваши друзья будут радушно приняты.
— Я не сказал «друзья», любезный, — высокомерно заметил капитан, — я сказал «земляки».
— Да, да, земляки вашей милости, я ошибся.
Госпожа Фурнишон раздраженно отвернулась: розовый куст, ощетинившись, превратился в груду алебард.
— Вы подадите им ужин.
— Слушаюсь.
— Вы устроите их на ночлег, если к тому времени я не подготовлю им другого помещения.
— Непременно.
— Словом, вы будете всецело к их услугам… и никаких расспросов.
— Все сделаем, как прикажете.
— Вот вам тридцать ливров задатка.
— Договорились, монсеньер. Мы устроим вашим землякам королевский прием. И если вы пожелаете убедиться в этом и отведать вина…
— Спасибо, я не пью.
Между тем метр Фурнишон кое о чем поразмыслил.
— Монсеньер… — сказал он. (Получив щедрый задаток, хозяин стал именовать своего гостя монсеньером.) — Монсеньер, а как же я узнаю этих господ?
— Правда ваша, тысяча чертей! Совсем забыл. Дайте-ка мне сургуч, лист бумаги и свечу.
Госпожа Фурнишон тотчас же принесла требуемое. Капитан приложил к кипящему сургучу драгоценный камень перстня, надетого на палец левой руки.
— Вот, — сказал он, — видите это изображение?
— Красавица, ей-богу!
— Да, это Клеопатра.[17] Так вот, каждый из моих земляков представит вам точно такой же отпечаток, а вы окажете ему гостеприимство. Понятно?
— На сколько времени?
— Еще не знаю. Вы получите соответствующие указания.
— Будем ждать их.
Прекрасный капитан сошел вниз, вскочил в седло и пустил коня рысью.
Супруги Фурнишон положили в карман свои тридцать ливров задатка, к величайшей радости хозяина, беспрестанно повторявшего:
— Военные! Вот видишь, вывеска-то себя оправдала — мы разбогатеем от меча.
И, предвкушая наступление 26 октября, он принялся до блеска начищать кастрюли.
Мы не осмелились бы утверждать, что госпожа Фурнишон проявила ту скромность, которой требовал от нее посетитель. И, так как ей предстояло угадать гораздо больше того, что было сказано, она стала разузнавать, кто же неизвестный всадник, который так щедро оплачивает гостиницу для своих земляков. Поэтому она не преминула спросить у первого попавшегося солдата, как зовут капитана, проводившего в тот день учение.
Солдат, вероятно более осторожный, чем его собеседница, осведомился прежде всего, почему она задает ему этот вопрос.
— Да он только вышел от нас, — ответила госпожа Фурнишон, — и, естественно, нам хотелось бы знать, с кем мы разговаривали.
Солдат рассмеялся.
— Капитан, проводивший сегодня учение, не стал бы заходить в «Меч гордого рыцаря», госпожа Фурнишон, — сказал он.
— А почему, скажите на милость? — спросила хозяйка. — Неужто он такой важный барин?
