Цезарь сегодня был в ударе. Стефан знал: веселость императора оборачивалась жуткой жестокостью для его подданных. Но послушно шел к лиственнице вслед за гигантом Парфением. Спальник поманил пальцем вольноотпущенника поближе, припечатав его руку к могучему стволу. Стефан сам растопырил пальцы как можно шире, не веря, что с такого расстояния можно послать все четыре стрелы точно между ними.
— Готово? — задумчиво поглаживая тугой лук, спросил цезарь.
— Готово! — прокричал Парфений, поправляя на дереве левую руку управляющего с растопыренными пальцами. Спальник отбежал подальше от мишени.
— Теперь проси меня, умоляй своего государя, чтобы я сохранил тебе жизнь! — засмеялся Домициан. — Я так люблю, когда меня умоляет мой любимый народ. Я просто таю… Я прямо-таки исхожу любовной влагой! Что там Юлия с её постельными играми!.. Полрима за то, чтобы вновь написать эти волшебные слова: «Государь наш и бог повелевает…».[21] Такой же преданности я жду и от своего народа. Я не могу устоять, чтобы не исполнить любую просьбу любого подданного, если он подобающим образом меня попросит… Все помнят, как я помиловал заговорщика Юлия Кальвастера[22]. За правду. Превыше всего я ценю правду!
Стефан молчал.
— Ну же! Всего каких-то три-четыре жалких слова или жизнь? Ну, пожалобнее, пожалуйста… Пусть в страхе вздымается твоя грудь. Это прибавляет искренности, Стефан! И погромче шепчи, во весь голос. Глас народа — глас богов!.. Что? О чем ты меня умоляешь? А? Я не слышу.
Побелевшие губы Стефана беззвучно шевелились, но слова не вылетали из них, а вместе с обильной слюной страха падали на траву под ноги вольноотпущеннику.
Домициан выпустил три стрелы. Они точно впились в ствол дерева между пальцами управляющего.
— Я не слышу твоей просьбы! — прокричал Домициан, целясь в сердце непокорного вольноотпущенника. — Проси меня! Проси и я исполню!
Стефан молчал, глядя, как цезарь натягивает лук уже уставшей от стрельбы рукой.
Домициан задержал дыхание, унял дрожь и выпустил четвертую стрелу. Она впилась в мякоть между указательным и большим пальцами. Стефан вскрикнул от боли, выдергивая стрелу из пригвожденной к стволу ладони.
— Судьба… отбрасывая сломавшийся лук, сказал он. — Переусердствовал…
Кровь управляющего обагрила ствол старой лиственницы.
«Чужая кровь всегда заводит охотника», — подумал император и направился к раненому.
— Вот, возьми мой шарф, герой, — подошел, смеясь, цезарь. — Ты — жив. Значит, на что-то еще нужен богам. И судьбе тоже… На, останови кровь, шарф можешь взять себе, как память об удачной для тебя охоте… И помни о моей доброте.
Он заглянул ему в глаза.
— Будешь помнить?
— Да, мой цезарь… — прошептал Стефан, стягивая повязкой ладонь.
Именно в тот момент, когда Стефан бинтовал кровоточащую рану, ему в голову пришла хитрая мысль: когда пробьет их час, спрятать кинжал под повязкой на левой руке.
Полная луна то ныряла в редкие черные облака, покрывая голые поля мрачным ночным покрывалом, то опять светила в ночи путникам и звездочетам.
Колесные пары отстукивали своё вечное и унылое: «До-ми-ци-ан, До— ми-ци-ан…». Люба мельком взглянула на часы — и задвинула белые шторки вагонного окна — поезд подходил к Туле. Вагон — и даже жаждавший опохмелиться муж женщины в лампасах, генеральши-общественницы, мирно храпел на своей полке.
Когда за хвостом состава остались тульские огни, в купе вернулась проводница.
— В Туле пронесло, — весело сказала она. — Если ревизоры не сядут и в Орле, то благополучно доберешься до дома к шести утра. Так что и на работу, Звездочет, еще успеешь…
— А вот насчет работы я не беспокоюсь, — ответил Максим.
— Работа — это жизнь, — без улыбки на пухлых губах сказала девушка. — Сегодня все насчет её беспокоятся…
— Жизнь — это моя работа.
Люба пожала плечами:
— Если тебе платят деньги, то это и есть работа. Ты же работаешь гадателем? Или — как его? — прорицателем? В нашей деревне, где живет моя бабушка, была знаменитая на всю округу гадалка — бабка Аникуша… За десяток яиц всё расскажет тебе: что было, что есть, что будет. Хоть одно яичко, но — дай. А то не сбудется.
— А ты — гадала?
— Заклинание делала. На сильную любовь, — потупила взгляд девушка.
— Как это?
— Да ничего сложного! — оживилась она. — Ставят три свечи на новую белую скатерть. Читают три раза заклинание и после каждого раза тушат одну свечу…
— Ну и?…
— Ну и читают, например такие слова: «О Предвечный Господь! С умилением молю тебя, сотвори стену высокую, высоту — безмерной высоты. Замкни, Господи, и загради, чтобы раб мой, — она лукаво стрельнула в Нелидова взглядом, — Максимушка, от меня не ушел, другой подруги себе не нашел»…
Она чуть отодвинулась от Максима, но он тут же подвинулся к Любаше.
— А дальше?
— Что — дальше?
— Когда все три свечи будут погашены…
— Тогда нужно открыть форточку и пусть чад, дым с этими словами уходят…
— Помоги, Господи, Божьей рабе Любаше, — сложив ладони, пропел голосом дьяка Нелидов. — Ключ, замок, язык, аминь…
Она сделала круглые глаза:
— А ты откуда наше заклинание знаешь?
— Я ж — звездочет, все-таки…
— Ты конь! И еще даже не сивый мерин. Да на тебе пахать можно!.. А ты девкам гадаешь. За яичко или еще за что…
Максим улыбнулся:
— Успокойся, Любушка, Любушка-голубушка… Никакой я не прорицатель. А Звездочетом меня еще друзья-студенты на худграфе прозвали… За мои звездные этюды. Люблю смотреть на звездное небо, рисовать его… Звезды, как и бесконечность, завораживают.
— А как же прошлое мое узнал тогда? — растерялась девушка. — Ладно, имя, отчество и фамилия на бейджике нарисованы. Тут особого таланта не требуется. А вот про дальние страны и прекрасные города?
— Это ты про географический? Какое ж это предсказание?… Это элементарная наблюдательность. Художник обязан подмечать индивидуальное в типическом. Смотрю на человека и ставлю его в типические обстоятельства. Дальше — импровизация и почти всегда девяностопроцентное попадание в цель. Только смотреть нужно не одними глазами…
Люба отодвинула шторку, загораживая ладошками свет, прилипла к окошку.
— Нет, сперва были звезды, да тучки все заволокли… Дождик моросит.
Ручка двери купе задергалась и показалась взлохмаченная мужская голова:
— Орёл не проехали? — спросила лохматая голова, жалобно моргая глазами. — Когда Орёл?
