Лилит тщетно ждала ответа: Филипп молчал.
– Может, тебе по душе придутся плоды из жарких стран, златотканые одежды, музыкальные инструменты?
Адам вздохнул.
– Бесполезно. Идем спать.
Они уложили ребенка в постель, закрыли дверь его комнаты и вышли в вольер. Адам многозначительно посмотрел на жену.
– Думаю, надо бы сказать ему, что мы не настоящие его родители. Не исключено, что он все-таки помнит о карлике и великанше, потому так и печалится.
Лилит яростно замотала головой.
– Никогда! Я уверена, он забыл их. Я хочу быть его единственной матерью, настоящей. И я сделаю его счастливым! Если существует на свете хоть что-то, чего он хочет, – я это устрою!
За ее спиной раздался чей-то гнусавый голос:
– Хочу умереть!
Лилит обернулась. Разноцветный попугай, подарок герцога, смотрел на нее в упор круглым глазом. Разрыдавшись, она бросилась в объятия Адама, а птица все повторяла высоким, скрипучим голосом, раскатывая «р»:
– Хочу умер-р-реть! Хочу умер-р-реть!
***
Несколько дней спустя произошло событие, заставившее Лилит на время забыть об ужасном беспокойстве, которое внушал ей сын: в Сомбреном прибыл Иоганнес Берзениус.
Духовное лицо, магистр богословия в тридцать с небольшим лет, Иоганнес Берзениус числился одним из самых ярых приверженцев англичан, а с некоторых пор они доверили ему новые обязанности – столь же важные, сколь и тайные. Он стал одним из руководителей Интеллидженс сервис, шпионской организации, недавно созданной королем Генрихом V, победителем при Азенкуре.
Берзениус был старым знакомым для сира и дамы де Сомбреном. Некогда они поддерживали добрые отношения, но охватившая церковника страсть к Лилит резко положила конец дружбе. Монах оказался чересчур настойчив, и она не нашла ничего лучшего, кроме как плеснуть ему в лицо кипятком. Это быстро остудило пылкого любовника, но оставило на его физиономии некоторые следы.
С тех пор он несколько раз наведывался в Сомбреном, передавая приказы английских властей. Поначалу держался крайне холодно, но со временем постепенно смягчился, особо по отношению к Лилит.
Предупрежденный о визите, Адам поспешно перебрался в свою комнату, и, чтобы оправдать свое отсутствие на войне, велел сказать, что не встает с постели из-за падения с лошади. Берзениус не замедлил явиться лично. Магистр богословия не очень изменился: он остался все таким же толстолицым, белобрысым и курчавым, точно барашек. Только брюхо стало выпирать еще больше.
Берзениус недовольно скривился, видя Адама, стонущего в постели, поскольку собирался поручить ему некую миссию в Бретани. Лилит любезно взяла гостя под руку, сказав, что и для нее одной будет удовольствием принять его. После этого настроение монаха сразу же улучшилось.
Они отужинали наедине в большом зале, сидя в парадных креслах, похожих на троны. На Лилит было то же одеяние, что и в День мертвых: длинное, красное, с гербом дважды «дамы слез». Она желала, чтобы угощение было как можно более роскошным, и по такому случаю приказала подать «тюремное» вино. Лилит намеревалась кое-что выпросить у Берзениуса и ради этого готова была пойти на все.
Монах достойно воздал честь превосходной трапезе, отведав каждого блюда и выпив несколько больше, чем подобало. Почувствовав, что визитера уже охватила приятная эйфория, Лилит обратила к нему свою самую обольстительную из своих улыбок.
– Испытываете ли вы ко мне хоть какую-то дружбу, мэтр Берзениус?
– Даже большую, нежели вы можете представить себе, моя дорогая Ева!
Он знал ее только под этим именем. Ведь не могла же Лилит прилюдно именовать себя своим окаянным прозванием! Для всех посторонних она была «Ева де Сомбреном».
– Тогда докажите!
Иоганнес Берзениус пребывал на седьмом небе, недалеко от полного блаженства.
– Каким образом? Вам стоит только намекнуть…
– Отомстите этим Вивре! Отомстите им за то, что они нам сделали! Уничтожьте их! Это в вашей власти.
Монах внезапно остыл. Замкнулся, напустил на себя суровый вид.
– Я не собираюсь заниматься вашими личными распрями. Сожалею.
– Но это же ярые враги англичан!
– Неужели вы думаете, что у меня есть время заниматься всеми врагами Англии? Впрочем, и у меня самого найдутся личные причины взяться за этих Вивре. Старый счетец между нашими двумя семьями.
Лилит отчаянно подыскивала доводы.
– Замок Вивре опасен. Для вас он – постоянная угроза.
– Опасен не столько Вивре, сколько Куссон. Куссон неприступен.
– Вот видите! Не оставите же вы неприступную крепость вашим противникам?
– А что бы вы сделали на моем месте? У вас есть план?
Нет, плана у Лилит не было. Но ей непременно требовалось придумать его!..
Наступило долгое напряженное молчание. И вдруг ее лицо просияло.
– А разве у Франсуа де Вивре нет юного наследника?
– Верно.
– Скоро он войдет в возраст, чувствительный к женским прелестям. Тут-то вы и направите к нему одну из ваших шпионок, чтобы она его соблазнила, женила на себе и устранила. Она станет наследницей вместо него – и тогда все перейдет в ваши руки!
Лицо Иоганнеса Берзениуса снова изменилось: было очевидно, что он заинтересовался.
– А если с соблазнением и женитьбой ничего не выйдет?
– Придется рискнуть…
Берзениус задумался. Лилит прервала ход его размышлений, коснувшись пальцами его руки.
– У меня есть и другой довод, мэтр Берзениус. Чтобы добиться вашего согласия, я готова дать вам все!
Глаза монаха вспыхнули.
– Все?
– Все, мэтр Берзениус…
Она поднялась и протянула ему руку, по-прежнему глядя на него с самой искусительной улыбкой. Берзениус поколебался мгновение, потом тоже встал.
– Думаю, у меня найдется одна шпионка при Бретонском дворе. Для этой роли она… превосходна!
Глава 3
КУССОНСКИЕ ВОЛНЕНИЯ
Замок Куссон поистине обладал гордой статью. Он высился на юге Бретани, на островке, образованном небольшой приморской речкой с тем же названием. В этом месте она неожиданно широко разливалась. Окрестная равнина, холмистая и зеленая, была восхитительна в осеннюю пору. Тополя и плакучие ивы окаймляли низкие берега, красуясь мягкими переливами рыжеватых и золотистых оттенков. Высокий белый силуэт замка по контрасту казался еще более величавым.
После двух дней спокойного путешествия Франсуа, Анн и Изидор Ланфан прибыли в сеньорию 3 ноября, в День святого Юбера. Встречные крестьяне не скрывали радостного удивления. Уже двенадцать лет миновало с тех пор, как Франсуа покинул Куссон, а он уже тогда был в весьма преклонном возрасте. То, что он еще жив, казалось чудом; все преклоняли колена, чтобы испросить его благословения. А присутствие рядом с их господином юного наследника, такого красивого, ладного, такого нарядного, еще больше подогревало общее воодушевление. Сопровождаемые ликующей свитой, прадед, правнук и оруженосец въехали на подъемный мост.
