— Капитан! — попросил он.
Ходов узнал в приехавшем Ен Сен Ена и кивнул ему по-приятельски:
— Здравствуй, Сеня! Капитана нет, он на шхуне. А что тебе надо?
Поздоровался и Ен Сен Ен.
— Моя хочу рыба резать…
— Ну и режь сколько тебе угодно, — ответил Фрол Севастьянович.
Корейцы отплыли к «Надежде». Здесь к ним был вызван Георгий Георгиевич. После долгих переговоров он понял, что Ен Сен Ен и его товарищи хотят работать на разделке китовой туши.
— Возьмем? — спросил Клементьев капитана «Надежды».
— Лишние руки не помешают, — проговорил Константин Николаевич. — Надо бы Мэйла спросить.
Они перешли на другой борт, посмотрели вниз. Там Джо Мэйл ловко орудовал своим ножом, отделяя широкий пласт бело-розового жира, один конец которого был зацеплен крючком на тросе.
— Эй, Джо! — крикнул Клементьев, сложив ладони рупором.
Негр поднял голову и улыбнулся, увидев капитанов. Клементьев объяснил, в чем дело, и Мэйл согласился:
— Хорошо. Пусть идут!
Так Ен Сен Ен стал резчиком, а вскоре и помощником негра. Он оставался ночевать на шхуне и редко съезжал на берег. Другие корейцы на «Надежде» помогали солить жир и укладывать его в трюм.
Казалось, сама удача сопутствует новым русским китобоям. Погода стояла спокойная, киты встречались чаще, и теперь Ингвалл бил больше синих. Успешная охота почти излечила его от страха. Занятый делом, он попросту забыл о том, что нарушил закон Лиги гарпунеров. Русские нравились ему все больше, и уже не раз у него мелькала мысль навсегда связать свою судьбу с Клементьевым. И вот Лига снова напомнила о себе…
Абезгауз на некоторое время оставил Ингвалла в покое, выжидая удобного случая. Подложить гарпунеру вторую записку — значило подвергать себя риску. Начнутся розыски. Нет, так нельзя. И Абезгауз был терпелив. «Все равно ты от меня не уйдешь, — грозил он норвежцу. — Я заставлю тебя гарпунить море».
Петер попытался завязать дружбу с Ингваллом, пришел к нему в каюту с бутылкой рому:
— Выпьем за твою меткую стрельбу.
Норвежец тяжелым взглядом осмотрел штурвального и сказал:
— Я тебя не звал. Зачем пришел? Уходи! Немец опешил. Он не ожидал такого приема.
— Ладно, — миролюбиво проговорил он, с трудом подавляя бешенство. — Не хочешь, я выпью один за тебя.
— Пей за себя. — Ингвалл с силой захлопнул за ним дверь и дважды повернул в замке ключ.
Потом он достал бутылку и, выпив, задумался. Подозрения и страх стали возвращаться к нему. «Чего этому немцу от меня надо? — думал он, глядя на бутылку. — Кто его звал? Почему он хотел пить за мою меткую стрельбу? Какое ему до этого дело? Это капитану важно, чтобы я хорошо стрелял».
Страх вновь овладевал Ингваллом. Он усилился через несколько дней. Неожиданно на море разыгрался шторм, и китобоец отстаивался в бухте. Клементьев, чтобы развлечь людей, предложил сойти на берег. Моряки отправились в поселок. Вместе с ними в одной шлюпке отошли от судна Ингвалл и Абезгауз. На берегу они не разговаривали и разошлись в разные стороны.
Жители поселка не скупились на угощение китобоев. Корейская рисовая водка оказалась почти в каждой фанзе. Моряки не спешили на судно. Первым вернулся Абезгауз…
…Утром Ингвалл с трудом открыл глаза, недоуменно осмотрелся. Он не помнил, что Джо и Ен Сен Ен, которого теперь все китобои звали Сеней, мертвецки пьяного, привели его на судно.
Норвежец поднялся, разыскивая на столике бутылку, чтобы опохмелиться. Едва он взял ее за горлышко, как увидел, что под бутылкой лежит листок бумаги. Ингвалл подтащил его к себе и сквозь хмель, туманивший голову, с ужасом прочитал:
«Ингвалл. Ты снова нарушаешь закон Лиги. Стреляй мимо китов — иначе ты погибнешь».
— О-о-о… — тихо застонал гарпунер, сжав голову руками. Охваченный ужасом, он бросился к двери, она была не на запоре. Он закрыл ее и одним движением оказался у иллюминатора. Волны, серо-зеленоватые, с рваными белыми гребнями, бежали к судну. Ингваллу казалось, что они звали его: «Иди к нам, иди к нам. Мы спасем тебя».
По лицу гарпунера текли струйки пота. Он весь дрожал. Со всех сторон ему чудились убийцы. У одного нож, у другого пистолет… Еще немного — и они все набросятся на него… Вот сейчас, сейчас. Вот нож уже касается его спины, пистолет в упор уставился в лоб… Ингвалл головой прислонился к холодному вертлюгу иллюминатора и, приняв его за дуло пистолета, страшно закричал. Спазмы перехватили его горло, он упал, потеряв сознание.
…На следующий день, когда утих шторм и «Геннадий Невельской» вышел в море, Ингвалл не показывался на палубе. Он сидел в своей каюте трезвый, но испуганный и уже в который раз перечитывал страшную записку. «От Лиги не скрыться, не уйти, — думал он. — Она везде настигнет». Он вспоминал снова и снова случаи расправы Лиги с непокорными гарпунерами. «Нет, я не должен больше идти против Лиги, я исполню ее приказ», — наконец решил он.
Всякий раз, как только на горизонте замечался фонтан китов, за ним прибегал матрос, посланный Клементьевым, и стучал в запертую каюту. Ингвалл вздрагивал, лицо его заливала смертельная бледность. Холодея, он со страхом смотрел на дверь. С большим трудом Ингвалл овладевал собой и отвечал:
— Иду!
Но оставался в каюте. И только когда ему говорили, что киты уже вблизи судна, Ингвалл выходил на палубу. Вид у него был жалкий. Ввалившиеся глаза лихорадочно блестели. На оклик он, вздрагивая, поворачивал голову. Все это многие заметили, но не придали значения: «с глубокого похмелья».
День стоял сумрачный. Небо затягивали тучи. Клементьев с неодобрением следил за гарпунером: «Пьяница, может не попасть в кита!» И если бы это и произошло, то капитан нисколько не был бы удивлен, как не был бы удивлен и Абезгауз, который наслаждался состоянием Ингвалла. Петер был уверен, что все произойдет, как он наметил…
Страх и подозрения в одиночестве владеют человеком намного сильнее, чем на людях. Так было и с Ингваллом. Команда Клементьева, голоса матросов, шутки Андреева и спокойный бас боцмана действовали успокаивающе. Ингвалл готовил пушку, говоря себе: «Буду стрелять, но промахнусь, промахнусь». Однако этого он не мог сделать. Когда кит оказывался перед ним, гарпунер все забывал. Он видел перед собой только цель, видел кита, которого надо поразить. Азарт охотника, многолетняя привычка брали верх. Они как бы подменяли Ингвалла — не было трясущегося и плачущего от страха человека, был мужественный, сильный охотник. Для него больше ничего не существовало — ни Лиги, ни ее законов…
Бок, в который Ингвалл должен всадить гарпун, хорошо было видно. Ингвалл прицелился. Он вел мушку за животным. В разрыве туч показалось солнце, и точно кто-то метнул бесчисленные серебристые блестки на волны, на их гребни, на спину кита, по которой, как жемчужины, скатывались брызги…
