Молодой рыцарь, как мы уже видели, соединял с норманнской удалью и норманнскую сметливость. После отъезда Вильгельма он не пренебрег изучением местного языка в надежде променять в этой новой стране заложенную башню на побережье Сены на какое-нибудь богатое баронство близ величавой Темзы. В то время как надменные его соотечественники сторонились с безмолвным презрением Веббы, Малье де Гравиль подошел к нему и чрезвычайно приветливо спросил по-саксонски:
— Могу ли я узнать результат твоего посольства от мятеж… виноват! — от доблестного графа!
— Я и сам жду его, — сухо ответил Вебба.
— Тебя, однако же, выслушали.
— Да, это так.
— Милостивый государь, — сказал де Гравиль, смягчая свой обычный ироничный тон, наследованный им, может быть, от своих предков по матери, франков. — Любезный миротворец, скажи мне откровенно: не требует ли Годвин, в числе других весьма благоразумных условий, головы твоего покорного слуги… не называя конечно, его имени, потому что оно не дошло до него, но в качестве лица, принадлежащего к несчастному племени, называемому норманнами.
— Если б граф Годвин, — ответил Вебба, — ставил месть условием к заключению мира, он бы выбрал для этого не меня, а другого. Граф требует единственно своей законной собственности, твоя же голова не входит, вероятно, в состав его недвижимого и движимого имущества!
— Твой ответ утешителен, — сказал Малье. — Благодарю тебя, почтенный сакс!.. Ты говорил как отважный и честный воин; если нам придется умереть под мечами, как надобно предвидеть, я сочту большим счастьем пасть от твоей руки. Я способен любить после верного друга исключительно только отважного врага.
Вебба невольно улыбнулся; нрав молодого рыцаря, его беззаботная речь и наружность пришлись ему по вкусу, несмотря на его предубеждение против норманнов.
Малье, ободренный этой улыбкой, сел к длинному столу и приветливо пригласил Веббу последовать его примеру.
— Ты так откровенен и приветлив, — обратился он к нему, — что я хотел бы побеспокоить тебя еще двумя вопросами.
— Говори, я их выслушаю!
— Скажи мне откровенно, за что вы, англичане, любите графа Годвина и хотите внушить королю Эдуарду ту же приязнь к нему? Я не раз уже задавал этот вопрос, но в здешних палатах едва ли дождусь ответа на него. Годвин несколько раз внезапно переходил от одной партии к другой; он был против саксов, потом против Канута, Канут умер — и Годвин уже снова поднимает оружие на саксов; уступает решению Витана и принимает сторону Гардиканута и Гарольда, датчан. В то же время юные саксонские принцы Эдуард и Альфред получают подложное письмо как бы от своей матери, в котором их настоятельно зовут в Англию, обещая им там полнейшее содействие. Эдуард, повинуясь безотчетному чувству, остается в Нормандии, но Альфред едет в Англию… Годвин встречает его в качестве короля… Постой, выслушай далее! Потом этот Годвин, которого вы любите, перевозит Альфреда в Гильфордскую усадьбу — будь она проклята! В одну глухую ночь клевреты короля Гарольда хватают внезапно принца и его свиту, всего шестьсот человек, а на другой же день их всех, кроме шестидесяти, не говоря о принце, пытают и казнят. Альфреда везут в Лондон, лишают его зрения — и он умирает с горя!.. Если вы, несмотря на такие поступки, сочувствуете Годвину, то, как это ни странно, но все же возможно… Но возможно ли, любезный посол, королю любить человека, который погубил его родного брата?
— Все это норманнские сказки! — проговорил тан с некоторым смущением. — Годвин уже очистился от подозрения в этом гнусном убийстве.
— Я слышал, что очищение это подкреплено подарком Гардиканута, который, по смерти Гарольда, думал было отомстить за это убийство; подарок будто бы состоял из высеребренного корабля с восьмьюдесятью ратниками, с мечами о золотых рукоятках и в вызолоченных шлемах… Но оставим все это.
— И подлинно, оставим, — проговорил, вздохнув, посланник. — Страшные то были времена, и мрачны их тайны!
— Но все-таки ответь мне; за что вы любите Годвина? Сколько раз он переходил от партии к партии и при каждом переходе выгадывал новые почести и поместья. Он человек честолюбивый и жадный, в этом вы сами должны сознаться; в песнях, которые поются у вас на улицах, его уподобляют терновнику и репейнику, на которых овца оставляет шерсть; кроме того, он горд и высокомерен. Скажи же мне, мой откровенный сакс, за что вы любите Годвина? Я желал бы это знать, потому что, видишь ли, я предполагаю жить и умереть в вашей веселой Англии, если на то будет ваше и вашего графа согласие; так не мешало бы мне знать, что делать для того, чтобы быть похожим на Годвина и, подобно ему, завоевать любовь англичан?
Простодушный тан казался в полном недоумении; погладив задумчиво бороду, он проговорил:
— Хотя я и из Кента, следовательно из графства Годвина, я вовсе не принадлежу к числу самых упорных его приверженцев; поэтому-то, собственно, он и выбрал меня в переговорщики. Те, кто находится при нем, любят его, вероятно, за щедрость в наградах и покровительство. К старости великого вождя благодарность льнет, как мох к дубу. Но что касается меня и моей братии, мирно живущей в своих селах, избегающей двора и не вмешивающейся в распри, то мы дорожим Годвином только как вещью, а не как человеком.
— Как я ни стараюсь понять тебя, — сказал молодой норманн, — но ты употребляешь выражения, над которыми задумался бы мудрый царь Соломон. Что разумеешь ты под Годвином как вещью?
— Да то, выражением чего Годвин служит нам: мы любим справедливость, а каковы бы ни были преступления Годвина, он был изгнан несправедливо. Мы чтим свои законы — Годвин навлек на себя невзгоду тем, что поддерживал их. Мы любим Англию, а нас разоряют чужеземцы; в лице Годвина обижена вся Англия и… извини, чужеземец, если я не закончу своей речи!
Вебба взглянул на молодого норманна с выражением искреннего сострадания и, положив свою широкую руку на его плечо, шепнул ему на ухо:
— Послушай моего совета и беги!
— Бежать?! — воскликнул рыцарь. — Да разве я надел доспехи и опоясал меч, чтобы бежать, как трус?
— Все это не поможет! Оса зла и свирепа, но весь рой погибает, когда под него подкладывают зажженную солому. Еще раз говорю тебе: беги, пока не ушло время, и ты будешь спасен, потому что если король послушается безрассудного совета и вздумает разделаться с этой толпой оружием, то не пройдет дня, как не останется в живых ни одного норманна на десять миль вокруг города. Помни мои слова, молодой человек! У тебя, может быть, есть мать… не заставь же ее оплакивать смерть сына!
