преклонение перед роскошной жизнью, буржуазными европейскими порядками и институциями (потом это будет названо И. В. Сталиным низкопоклонством перед Западом). Чтобы искоренить эти проявления буржуазного сознания, полагал Ленин, предстоит огромная работа в сферах культуры и образования. И эта установка была по большому счету главным на восходящей ленинско-сталинской фазе советского проекта. Основной ориентир, сформулированный еще К. Максом, когда он развивал идею преодоления отчуждения, заключался в строительстве нового человека. Все остальное было так или иначе системно подчинено задаче антропологического строительства. (Ленин, 1970. Т. 41; Ленин. Доклад, 1970. Т. 43. С. 57–58; Ленин. Наказ, 1970. Т. 43. С. 277; Ленин, 1970. Т. 44] Уже в октябре 1921 года Ленин предостерегал: «Культурная задача не может быть решена так быстро, как задачи политические и военные… Политически победить можно в эпоху обострения кризиса в несколько недель. На войне можно победить в несколько месяцев, а культурно победить в такой срок нельзя, по самому существу дела тут нужен срок более длинный, и надо к этому более длинному сроку приспособиться, рассчитывая свою работу, проявляя наибольшее упорство, настойчивость и систематичность». (Ленин, 1970. Т. 44. С. 174–175)
Среди ярких проявлений мелкобуржуазного сознания Ленин указывал на взятки и бюрократизм. Искоренение их в СССР виделось при искоренение соответствующего фундамента. В связи с применения жестких мер в отношении коррупционеров и бюрократов Ленин предупреждал: «То, что мы на сотню-другую тысяч нашу партию очистим – это будет полезно, но это – ничтожная доля того, что нам надо сделать. Надо, чтобы политпросветы всю свою работу применили к этой цели. С безграмотностью бороться должно, но одна грамотность также недостаточна, а нужна та культура, которая учит бороться с волокитой и взятками. Это – такая болячка, которую никакими военными победами и никакими политическими преобразованиями нельзя вылечить. По сути дела, эту болячку нельзя вылечить военными победами и политическими преобразованиями, а можно вылечить только одним подъемом культуры». (Ленин, 1970. Т. 44. С. 171–172). Болезнь, полагал Ленин, следует лечить не борьбой с симптомами, а через искоренение причины болезни, которая состояла с проникновением в партийную среду мелкобуржуазного сознания. (Ленин. Лучше, 1970. Т. 45. С. 397; Ленин. О международном, 1970. Т. 45. С. 13–15)
В дальнейшем же случилось именно так, как предупреждал Ленин – мелкобуржуазное сознание распространяется не только среди рядовых коммунистов, но и руководства партии. Целевой ориентир, мелкобуржуазный по своей сути – максимальное удовлетворение материальных потребностей граждан был внесен в Программу КПСС 1961 года. (Программа). Устремление к комфорту становится в позднем советском обществе нормативным. Пакет позднесоветского обывателя – «дачка, тачка и собачка» отражал произошедшую ценностную инверсию. Фактически переродился комсомол, из среды которого выходят карьеристы и многие будущие олигархи. (Фокин, 2007). Борьба, как и предсказывал Ленин, была проиграна на самом тяжелом участке – в противодействии мелкобуржуазному сознанию. Партия, оставаясь формально идеократической организацией, перестает ей являться по сути. А далее, вслед утверждением нормативности мелкобуржуазного сознания и происходит в точности по сценарию предупреждений Ленина реставрация капитализма.
Антропологическая инверсия: от человекостроительства к консюмеризму
Коммунистический проект являлся, прежде всего, проектом антропологическим. Построение государства социальной справедливости в СССР было сопряжено с проектом человекостроительства. Новый преображенный духовно человек сможет преодолеть рецидивы буржуазной несправедливости. Идея коммунистического преображения человека соотносилась с идеей преображения христианского и брала из нее глубинные истоки.
Пока в центре советской идеологии находился проект создания нового человека, СССР с очевидностью побеждал своих идеологических противников. Он побеждал их, прежде всего, в мегаэволюционном плане, представляя собой более высокую ступень социальной эволюции. И новый человек действительно формировался. И этот новый человек действительно побеждал, побеждал по всем направлениям. Популярность коммунистической идеи в первые четыре послеоктябрьские десятилетия была огромной. На этот период приходилась восходящая фаза советского проекта.
Скульптура «рабочий и колхозница» – один из самых узнаваемых символов советского проекта в XX веке.
Нисходящая фаза началась с переориентации от самого человека как проекта к материальным потребностям человека. Коммунизм мыслился теперь ни столько как общество справедливости, сколько как общество неограниченного потребления, возможность «наестся досыта» (что было по-человечески понятно для бывших рабочих и крестьян, прошедших через голод и видевших счастье в удовлетворение материальных потребностей). Антропология советского человека была переакцентирована с духовной природы на природу биологическую. В этом виде советский человек уже не отличался от человека буржуазного. Это был эволюционный откат. И вместе с ним коммунистическая идеология в глобальной борьбе за умы и сердца начинает сдавать свои позиции. За фасадом государства справедливости выстраиваются анклавы, культивирующие в повседневной жизни прямо противоположные принципы.
Идеологическое обновление, возвращение к исходным идеалам человекостроительства было возможно. Но вместо этого государство в период перестройки двинулось в прямо противоположную сторону, легитимизировав консюмеризм и делегитимизировав идеологию справедливого общества.
Численность КПСС, между тем, неуклонно росло. К периоду распада Советского Союза количество членов партии составляла вместе с кандидатами на вступление порядка 19 миллионов человек. Численность комсомольской организации достигла почти 42 миллиона человек. Но грянул август 1991 года, и 60 миллионов конформистов ничего не сделали для спасения Советского Союза, коммунистической модели жизнеустройства. (Коэн, 2007; Нефедов, 2002; Панарин, 2010; Сэттер, 2005; Черняев, 2007).
Интеграция в «мировое сообщество» и замена социализма капитализмом
Кризис позднесоветского общества являлся не следствием неуспешности советской системы, а напротив, результатом отступления от нее. Болезнь вызвали привнесенные извне инородные элементы. Сама же система, даже на излете советской государственности, оставалась вполне жизнеспособной. «Застой? – выражал удивление в отношении современного идеологического клише бывший руководитель Госплана СССР Н. К. Байбаков. – Я этого явления не припомню. Несомненно, было замедление темпов развития. Но чтоб промышленность, сельское хозяйство топтались на месте – это не так. Кому – то, видимо, понравилось слово «застой», и пропагандистский аппарат постарался обыграть его на все лады. Но разве можно назвать застойным период, когда за 20 лет (1966–1985 гг.):
национальный доход страны вырос в 4 раза,
промышленное производство – в 5 раз,
основные фонды – в 7 раз?..
Несмотря на то, что рост сельскохозяйственного производства увеличился за этот период лишь в 1,7 раза, реальные доходы населения росли примерно такими же темпами, что и производительность общественного труда, и возросли в 3,2 раза; приблизительно в 3 раза увеличилось производство товаров народного потребления на душу населения… Да, действительно, темпы экономического роста были ниже, чем в предыдущее пятилетие, но в сравнении с развитыми капиталистическими странами, кроме Японии, они были выше или равны». (Байбаков, 1993) Таким образом, идея демонтажа социализма диктовалась не столько экономической необходимостью, сколько субъективными соображениями новой генерации кремлевских прожектеров.
Что же произошло? Существовало к началу 1980-х годов две мир-системы
