пустыни Каракум. Заповедник был образован буквально за год до прибытия Сергея на заставу, в 1976 году.
Уже дня три все небо покрывали низкие облака, и хребет Асельма был полностью окутан ими.
«Чего тут увидишь, чем тут любоваться, — размышлял Сергей про себя. — Водки попить и у заставы можно. Хотя, разговоры ученый народ ведет интересные», — и он прислушался.
Кроме водителя, рядом с которым сидел Сергей, в машине было еще три представительных человека. Два туркмена и русский. Сергей оформлял на всех пропуска для въезда в пограничную полосу и знал их по фамилиям и именам. Все были довольно пожилые, лет за пятьдесят. Одеты очень просто, по-походному. Но даже потертая полевая одежда не могла скрыть их интеллигентности. Говорили по-русски, причем туркмены абсолютно без акцента. Спор сводился к многообразию флоры Копетдага, из которой почти треть еще практически не изучена — так, только поверхностные описания.
Под разговор ученых и мерный гул мотора Сергей начал дремать. Этой ночью он проверял пограничные наряды и спал всего два часа. Внезапно справа от дороги зашелестела каменистая осыпь, и вдруг впереди «УАЗика», буквально в трех метрах, дорогу перебежали штук пять перепуганных архаров.
— Эй, лейтенант, ты чего сидишь, — закричал водитель, резко затормозив.
— Стреляй, а то уйдут, — азартно добавил кто-то с заднего сиденья.
— Извините, нельзя, заповедник, да и граница рядом, — спокойно проговорил Сергей, любуясь архарами.
Он уже видел их не в первый раз, но так близко — впервые, и всегда они поражали его своей стремительностью, грациозностью и силой.
— Ай, молодец лейтенант, — поддержал Сергея один из мужчин. — Только у пограничников за колючей проволокой и осталась природа нетронутой. Ничего, Рахман Юсупович, шашлык и из баранины хорош, — смеясь, продолжил он.
— А мы ведь собрались «шурпу-мурпу» делать, а не «шашлык-машлык», — возразил до сих пор молчавший мужчина с бородкой.
— Ай, какая теперь разница, поехали, Ахмед, дальше, — добродушно добавил третий.
— Послушайте, уважаемые, а почему все туркмены как-то своеобразно говорят: «фантики-мантики», «водка-млодка», «хлеб-млеб»… — Сергей не успел договорить, как все его спутники громко и от души рассмеялись. Водитель аж руль бросил, вытирая слезы на глазах.
— Держи руль крепче, Ахмед, а то опрокинешь еще, — сквозь смех проговорил тот, что с бородкой.
— Да тут некуда опрокидываться, — продолжая смеяться, заметил водитель.
Действительно, узкая дорога, петляя между холмами, поросшими фисташковыми деревьями, диким инжиром и густой травой, круто ползла вверх.
Насмеявшись, тот, что с бородкой, начал объяснять:
— Лейтенант у нас недавно служит, наверное, еще не знает анекдот про эти словосочетания?
— Нет, не слышал еще, — поддаваясь общему веселью, с улыбкой ответил Сергей.
— Так вот, такой же вопрос, как вы, молодой человек, один журналист задал министру культуры Туркмении. Тот, недолго думая, ответил:
— Ай, не знаю, наверное «культур-мультур» у нас такой…
Все, кто сидел в машине, еще раз дружно рассмеялись.
Через некоторое время машина въехала в облака. Видимость пропала до нуля, но водитель уверенно вел свой «УАЗик», успевая еще и поговорить. Сергей пытался предупредить, что начинается опасный участок дороги, но водитель спокойно возразил, что он тут знает каждый камень.
«В отличие от меня, но это — пока», — подумал Сергей.
От значительной высоты уже начинало закладывать уши, а подъем все продолжался. Но внезапно машина вынырнула из плотной пелены облаков, и всех пассажиров ослепило яркое солнце.
— Ахмед, подруливай к тем кустам, у валунов, здесь остановимся и разобьем лагерь, — проговорил Колосов Иван Сергеевич, старший группы.
— Хорошее место, — согласились со старшим остальные путники.
— Пойдем, разомнем кости и поработаем, — добавил Бердыев.
— А ты, Ахмед, давай, начинай. Короче, знаешь, что делать, мы через часика полтора-два подойдем, — беря полевую сумку, сказал Алланазаров.
Что касается Сергея, то он был поражен, просто ошеломлен открывшейся панорамой и внезапной сменой погоды и климатического пояса. Вначале он испытал знакомое чувство, которое испытывают люди, летящие в самолете, когда воздушный корабль поднимается выше облаков — ослепительно яркое солнце и голубое небо над головой, а в низу — плотная пелена густых, бело-серых, кудрявых облаков. Но на этом сходство заканчивалось. Самолет имел скорость, ограниченность обзора, а главное — запах самолета.
Машина выехала на небольшое плато, где справа, прямо у колес, колыхалось и дышало море из облаков. Впечатление моря усиливалось из-за отдельных горных вершин, торчащих из облаков, как острова в безбрежном океане, уходящем до горизонта, и сливаясь там с серым небом. Но облака были только там, где вздымались горы, как бы цепляясь за них, образуя плотный ровный слой без просветов. На севере, где хребет плавно опускался на равнину, облаков не было, и до самого горизонта видимость была отличной. Там, внизу, у подножия предгорий Копетдага, лежал город Ашхабад. В бинокль хорошо были видны белоснежные постройки современного города. Вот он, под ногами. А ведь до него около 25 километров. Дальше, за городом, желто-серые, бескрайние пески пустыни Каракум, таяли в голубой дымке неба.
Слева от площадки, где остановилась машина, начинался крутой подъем на хребет Асельма, собственно, до самого гребня оставалось всего метров сто. Когда все вышли из «УАЗика», Сергей, осмотревшись, подошел к самой кромке облаков, затем зашел в них по колено и стал щупать руками. Облака были такие плотные и осязаемые, что его ладони тут же покрылись влагой. А он, соединив их вместе, пытался зачерпнуть и поднять маленький, рыхлый клок облачка.
— Смотри-ка, лейтенант, а ведь еще совсем пацан, — тихо проговорил Бердыев.
— Ну и что, зато душа чистая, плохой человек не будет восхищаться облаком под ногами, как ребенок, — промолвил Колосов.
— Это верно, — согласился Алланазаров.
— Ну, что, лейтенант, пройдемся с нами, — улыбаясь, громко предложил Колосов.
— Да, конечно, — Сергей взял радиостанцию и автомат из машины и пошел за учеными.
Сергея поражало здесь все. Вместе с ярким, ослепительным солнцем, синим небом и белоснежно-серыми облаками под ногами на всех, кроме всего этого, навалилась оглушающая, до звона в ушах, тишина. Эффект усиливался тем, что подъем занял около 40 минут и ухо привыкло к надсадному гулу машины. И вот теперь — абсолютная тишина, просто первобытное безмолвие. Но и это было еще не все. Удивлял воздух, который, как писал Некрасов, был «чист, прозрачен и свеж». Каждое слово просто звенело. Нет, Сергей не находил подходящих определений своим чувствам. Воздух просто пьянил, аромат
