— Вы с «Ветра»? — спросил Клементьев. — Что там произошло?
— Я плохо… русский язык. Я американец, — проговорил Лэрри и провел языком по пересохшим губам. — Я служил капитана Удача…
Заинтересованный Клементьев подал Дэю кружку с водой и сказал:
— Если вам тяжело говорить, я зайду позднее.
— Нет, нет! — Лэрри пытался сесть на постели, но его удержал Клементьев. Американец торопливо продолжал: — Мне сказали, что вы знали капитана Удачу… Капитана Лигова… О, это был человек…
Лэрри закрыл глаза, стараясь вспомнить лицо Лигова. Потом, не открывая глаз, заговорил: — Мне сказали, что вы знали капитана Удачу. Я должен вам рассказать, что случилось сегодня ночью. Лэрри Дэй одним из последних китобоев покинул бухту Счастливой Надежды, убедившись, что Лигов больше не будет здесь бить китов.
Люди разбрелись в разные стороны. Лэрри Дэй решил не возвращаться в Штаты, не возвращаться и на суда Дайльтона. Кто знает, как его встретят после службы у русских, да еще у капитана Удачи.
Дэй вначале бедствовал, затем перебрался во Владивосток, и здесь ему посчастливилось устроиться рулевым на шхуну Ясинского «Ветер». Уже в первом рейсе он с удивлением узнал, что русские купцы мало отличаются от американских. Они так же обманывали туземцев, спаивали их, грабили, безнаказанно рубили леса…
Проходил год за годом, и вот наступила сегодняшняя ночь. Когда Дэй увидел в бухте Счастливой Надежды «Блэк стар» капитана Стардсона, он почувствовал тревогу. Все ему казалось подозрительным. И то, что шхуны вошли в пустынную бухту, хотя здесь нечего было делать, а на море стояла хорошая погода, и то, что Тернов не разрешил матросам сойти на берег, размять ноги, а щедро стал всех поить ромом.
Тернов никогда не отличался щедростью, а тут — пей ром, сколько душе угодно. Лэрри всегда был сдержан в отношении спиртного, а в этот раз он не мог выпить и глотка.
Он лежал на своей койке и смотрел на пьющих матросов. Тусклый свет лампы освещал их возбужденные лица. Лэрри никак не мог уснуть. Наконец, после настойчивых предложений товарищей, он выпил кружку рому. И только стал засыпать, как в каюте раздался выстрел, за ним — второй, третий…
В дверях стояли четверо. И хотя каждого из них Лэрри прежде хорошо знал на «Ирокезе», сейчас он не мог узнать ни одного. Бежавшие каторжники хладнокровно расстреливали русских матросов.
Лэрри прижался к койке, стараясь быть незамеченным. Его счастье, что он лежал в темном углу. Дэй понимал, что ему осталось жить всего несколько минут, а может, и секунд. Его не пощадят. Он стремительно бросился с койки к столпившимся у дверей американцам и прорвался на трап. Его бегство было столь неожиданным, что никто из каторжников не успел в него выстрелить. Дэй выбежал на палубу, сбил дверью кого-то с ног и прыгнул за борт. Вслед ему стреляли. Одна пуля попала в спину.
Лэрри быстро доплыл до берега, но, выйдя из воды, почувствовал сильную боль в спине. Он дошел до зарослей кустарника и повалился на землю.
С рассветом Дэй пришел в себя и, прячась, осматривал бухту. В ней уже не было ни «Ветра», ни «Норда», стояли лишь «Блэк стар» и «Аргус». Дэй вспомнил подробности ночи и понял, что русские шхуны захвачены американцами. Лэрри не знал, что делать. Выходить из своего укрытия он опасался.
Рана больше не кровоточила, но Дэй ощущал большую слабость и резкую боль. Он то погружался в полузабытье, то приходил в себя. И вот в один из таких проблесков сознания Лэрри увидел в бухте клипер и китобойное судно, а на берегу кем-то брошенную шлюпку.
Это было спасение…
Лэрри закончил свой рассказ, в лазарете стало тихо. Клементьев сидел потрясенный. Да, сомнения нет. Команды двух шхун перебиты…
Лэрри задремал. Клементьев тихо вышел. Он долго смотрел на «Блэк стар», на «Аргус». К нему подошел Рязанцев.
— Теперь вы знаете, что здесь произошло?
— Да. Это страшно! — Клементьев помолчал и воскликнул: — Неужели на такое способны люди!
На клипер вернулся лейтенант с «Аргуса». Он доложил:
— Тернов бежал со шхуны до нашего прихода. На «Аргусе» оставлен конвой.
…Перед заходом солнца Рязанцев и Клементьев в сопровождении боцмана и Мэйла поднимались на сопку Изумрудную к могилам Марии, Лизы и четырех матросов, погибших в бою с «Блэк стар».
Молча прошли они мимо груды камней, оставшихся от жиротопных печей, миновали развалины дома и барака.
Наконец спутники достигли вершины сопки, где так любили бывать Лигов и Мария. Время почти сравняло с землей могильные холмики, а камни с высеченными надписями покрывал серо-зеленый мох. Моряки обнажили головы.
Ходов молча достал нож и, став на колени, принялся очищать надгробные камни от мха. К нему присоединился и Мэйл, Все молчали. Солнце было у самого горизонта и скользило по морской синеве бронзово-пурпурными лучами. От скал на бухту ложились черные тени. — Все! — тихо произнес Ходов, поднимаясь с колен.
Моряки прочитали надписи на камнях. Рязанцев сказал:
— Погода портится. Будет шторм. Смотрите, какой закат.
— Да, будет большой шторм. — Клементьев взглянул на могилы и первым стал спускаться с сопки. Шел он твердо, прямо, чуть нахмурив свои широкие черные брови. Глаза его смотрели с той особой сосредоточенностью, какая бывала у него во время шторма у штурвала.
3
— Фердинандо! — Дайльтон поднял бокал шампанского. — Я хочу выпить за тебя и за себя, за всех людей нашей хватки, черт возьми! Я не знаю, будут ли еще в наших Штатах крепкие парни, но что с нас могут брать пример, как надо делать дело, так же верно, как то, что ты — Фердинандо Пуэйль! Будь здоров, дружище!
Джиллард с удивлением смотрел на президента компании, старался понять, говорит ли тот искренне или, как обычно, хитрит. — Сегодня гуляем. К черту дела! Пейте, — продолжал Дайльтон, — а затем Уильям свезет нас в одно местечко. Ха-ха-ха! Высокий крахмальный воротничок подпирал подбородок Дайльтона. Фрак с астрой в петлице отлично сидел на президенте. Сегодня Дайльтон выглядел моложе, чем обычно. Да и было отчего помолодеть президенту компании. Сразу столько удач!
«В сорочке родился», — подумал Джиллард, и ему стало немного жаль себя. Мечтал о большой дипломатической карьере, а стал мелким интриганом с большим жалованьем. Впрочем, за плохо пахнущие дела всегда щедро платят.
— Фердинандо! — вновь начал Дайльтон. Было необычно, что президент называет испанца по имени.
А Пуэйль сидел, развалясь, поглаживая узенькую полоску усов. Его желтое лицо с темными глазами расползлось в улыбке. Уильям испытывал зависть к Пуэйлю. Было же отчего Дайльтону так разнежиться и вспомнить имя Пуэйля. Вот он говорит: — Фердинандо, ты оказал большую услугу, и я должник. Да, я должник. Хочешь, очень дешево уступлю тебе две шхуны? Русской постройки. Новые, быстроходные. Ребята пересекли на них лужу от сибирских берегов до Фриско на шесть дней быстрее, чем обычно ходят мои суда.
