Ораниенбургштрассе в Берлине. В Москве, как это ни покажется странным, такого района в наши дни нет. А вот в XIX веке таковой был. На улице Грачевка (или Драчевка) и Сретенском бульваре, в Головином, Соболевом и Пильниковом переулках на протяжении нескольких десятилетий была сконцентрирована основная масса публичных домов города — так называемых «бардаков». Были даже свои собственные фонари, которые Александр Куприн, первым из русских классиков поднявший тему проституции, описывал в своей повести «Яма» таким образом: «Круглый год, всякий вечер, — за исключением трех последних дней Страстной недели и кануна Благовещения, когда птица гнезда не вьет и стриженая девка косы не заплетает, — едва только на дворе стемнеет, зажигаются перед каждым домом, над шатровыми резными подъездами, висячие красные фонари». «Ни в одном городе, не исключая Парижа, вы не найдете такого проявления народного разврата, как в этой местности Москвы», — отмечал писатель и журналист Петр Дмитриевич Боборыкин.
В этих местах, а именно — в Соболевом переулке, в подвальном этаже дома церкви Святого Николая на Грачевке, в котором пахло сыростью и через окна виднелись одни только пятки прохожих, жил Антон Павлович Чехов. Вероятно, репутация этого района сильно смущала великого писателя, раз однажды он обвинил Алексея Сергеевича Суворина, издателя «Нового времени», что тот в своей газете обходит эту щекотливую тему стороной и совершенно не обличает торговлю телом.
Чехов знал, о чем говорил. На протяжении многих лет головной болью добропорядочных жителей Соболева переулка был расположенный здесь бордель, и не простой, а высшего разряда, под названием «Рудневка». Штат борделя был невеликий — всего восемнадцать порочных женщин, и каких! Здесь царили роскошь и комфорт, поэтому заведение процветало; желающих посетить это знаковое место было хоть отбавляй. Знатоков любовных утех привлекала комната, получившая название турецкой: «Стены этой комнаты, потолок, пол, двери обиты недешевыми коврами; около стен поставлены мягкие кушетки, посредине стоит двуспальная роскошная кровать с пружинами; над кроватью висит щегольская люстра и в заключение по стенам несколько зеркал». Некоторые небезынтересные штрихи в обстановку номеров вносит и Александр Куприн: «Она привела его в свою комнату, убранную со всей кокетливостью спальни публичного дома средней руки: комод, покрытый вязаной скатертью, и на нем зеркало, букет бумажных цветов, несколько пустых бонбоньерок, пудреница, выцветшая фотографическая карточка белобрысого молодого человека с гордо-изумленным лицом, несколько визитных карточек; над кроватью, покрытой пикейным розовым одеялом, вдоль стены прибит ковер с изображением турецкого султана, нежащегося в своем гареме, с кальяном во рту; на стенах еще несколько фотографий франтоватых мужчин лакейского и актерского типа; розовый фонарь, свешивающийся на цепочках с потолка; круглый стол под ковровой скатертью, три венских стула, эмалированный таз и такой же кувшин в углу на табуретке, за кроватью…» Куприн явно скромничал, поскольку речь шла о борделе высокого уровня, и все москвичи об этом знали.
(Интересный факт: в советскую эпоху в том самом здании публичного дома «Рудневка» какое-то время находился НИИ спецтехники МВД СССР. В главном зале, украшенном скульптурами фривольных дам и пухлых ангелочков, проходили партийные собрания и иные серьезные мероприятия.)
Примерно такого же высокого уровня было другое московское заведение — публичный дом «Мерц» в Пильниковом (Печатниковом) переулке, но о нем не сохранилось практически никакой информации.
Наверное, это покажется странным, однако популярность Грачевке и ее окрестностям принесли не эти фешенебельные бордели, а самые что ни на есть дешевые притоны, среди которых наиболее страшным и в то же время самым знаменитым был так называемый «Ад».
Неравнодушный современник, писатель Александр Иванович Левитов, в своей книге «Московские норы и трущобы» рассказывал: «Между многоразличными московскими приютами падшего человека… нет ничего подобного грачевскому “Аду”. По гнусности, разврату и грязи он превосходит все притоны…»
«Ад» на самом деле был не так страшен, всего-то полуподвальный этаж гостиницы «Крым». Вот как писал о нем некий чиновник, инспектировавший «Крым» по приказу московского генерал-губернатора: «Трактир “Крым” занимает весь трехэтажный, с четвертым подвальным этажом и деревянною пристройкою, дом г-на Селиванова, выходящий на Драчевку, Трубную площадь и Цветной бульвар. Устройство этого заведения заключается в нескольких отделениях, имеющих между собою сообщения посредством коридоров и переходов. В нижнем подвальном этаже помещаются две харчевни для простонародья, из которых одна выходит на Драчевку с одним выходом на двор; а другая, состоящая из четырех комнат и четырнадцати отдельных номеров, занимаемых лицами, временно приходящими с публичными женщинами, имеет пять выходов, из них три на улицу и два во двор, с ветхой лестницей, ведущей к отхожим местам и требующей безотлагательного исправления, деревянными перекладинами, неизвестно для какой цели устроенными и загораживающими собой вход в харчевню и недостаточно обрытой землей, что стесняет проход и способствует в ненастное время стоку воды в помещения; свет в эти помещения проникает через восьмивершковые окна, в которые вставлены маленькие жестяные трубки, совершенно недостаточные для вентиляции; везде существует сырость, особенно в углах, хотя стены обшиты тесом, оштукатурены и выкрашены; особые квартиры под № 83, 84 и 85, обращенные окнами на улицу Драчевку, оказались неопрятными, сырыми и с гнилостным запахом; они отдаются съемщикам, которые принимают к себе ночлежников. Первый, второй и третий этажи, где помещаются различные отделения гостиницы “Крым”, с винными погребами, полпивною и нумерами, отдаваемыми помесячно и временно для любовных свиданий, найдены в удовлетворительном состоянии в гигиеническом отношении, за исключением вентиляции. В деревянной пристройке находятся одна харчевня и нумера, отдаваемые помесячно.
Ко всему этому следует принять в соображение, что в помещениях подвального этажа, углубленного в болотистую почву на всей своей вышине, даже в летнее время существует сырость, а зимою при застое воздуха, недостаточности света и скоплении огромной массы народа, по большей части неопрятного и нетрезвого, воздух портится до такой степени, что способствует развитию различных болезней. Подвальный этаж служит скопищем народа нетрезвого, развратного и порочного; туда собираются развратные женщины и служат приманкой для неопытных мужчин; там время проходит в пьянстве, неприличных танцах, открытом разврате и т. п.; там происходят различные сделки и стачки между мошенниками, которыми воровства производятся даже в самом заведении; надзор полиции, по обширности помещения, множеству выходов и громадному стечению народа, является положительно невозможным; репутация этого заведения весьма дурная, но вполне заслуженная».
Обличитель человеческих пороков и любитель копаться в трущобном «исподнем» Владимир Гиляровский считал, что на Сретенке жили женщины самого низкого пошиба, давно потерявшие человеческий облик. Сретенский разврат не оставил равнодушным и художника Василия Перова, вспоминавшего: «Во всякое время вечера и ночи в окна виднелись нередко красивые, но в большинстве дурные женские лица. Днем же эти дома представляли какое-то сонное царство,
