сне образов. Он редко помнил, что ему снилось ночью, но этот сон, столь трепетный и яркий, явно был ниспослан ему Великой Матерью. О чем же Она пыталась сообщить ему? Джондалар пожалел, что рядом с ним нет зеландонии, который помог бы ему истолковать этот сон.
Когда в пещеру начал проникать бледный свет, он увидел лицо спящей Эйлы, обрамленное светлыми волосами, и с небывалой остротой ощутил исходящее от ее тела тепло. Ему очень захотелось поцеловать Эйлу, но он побоялся разбудить ее, а потому лишь тихонько поднес золотистую прядь волос к губам, а затем осторожно поднялся с постели. Обнаружив в сосуде чуть теплый чай, он налил немного в чашку и вышел из пещеры.
В одной набедренной повязке ему было холодновато, но он решил, что вскоре согреется, хотя мысль о теплой одежде, которую сшила для него Эйла, промелькнула у него в мозгу. Он увидел, как в небе разгорается заря, как очертания долины становятся все четче и четче, и попытался связать воедино разрозненные нити ночного сновидения, чтобы проникнуть в его смысл.
Почему Дони показала ему, что все живое происходит от нее? Он и так это знает, это давно укоренилось в его сознании. Почему он увидел во сне, как из ее чрева появляются на свет рыбы, птицы, звери и…
Плоскоголовые! Ну конечно же! Она хотела сказать, что члены клана тоже ее дети. И как же никто не задумался об этом раньше? Никто не сомневался в том, что все живое происходит от нее. Почему же все относились к этим людям таким образом? Называли их животными, как будто в животных есть что-то дурное. И что плохого в плоскоголовых?
Все дело в том, что они не животные. Это люди, которые сильно отличаются от нас! Именно об этом постоянно говорила Эйла. Не потому ли у одной из женщин клана было такое же лицо, как у Эйлы?
Он понял, почему у сделанной им донии оказалось такое же лицо, как и у той, что явилась к нему во сне и прогнала льва… Никто никогда не поверит, что Эйла сделала это… Подобное событие покажется всем невероятным, как сон. Но почему у древней донии лицо оказалось таким же? И почему Великая Мать Земля явилась ему, приняв облик Эйлы?
Он знал, что никогда не сумеет до конца постичь смысл этого сна, но ему все казалось, что он упустил нечто очень важное. Он снова принялся вспоминать, что ему привиделось. Припомнив, как Эйла стояла у входа в пещеру под скалами, которые должны были вот-вот обрушиться на нее, он чуть было не закричал, чтобы предупредить ее.
Он стоял, погрузившись в размышления, устремив взгляд к горизонту, он ощущал такое же глубокое отчаяние, какое охватило его во сне, когда он остался один, без Эйлы. По лицу его потекли слезы. Откуда взялась эта невыносимая тоска? Чего он никак не может понять?
Ему вспомнились люди в вышитых рубашках, появившиеся из чрева Матери Земли. Эйла починила ему рубашку с вышивкой. Она сшила ему одежду, хотя раньше совсем не умела шить. Одежду, которая понадобится ему, когда он отправится в путь и покинет ее.
Покинет? Покинет Эйлу? Лучи солнца хлынули из-за края каменной стены. Он закрыл глаза, продолжая видеть золотистое свечение.
«О Великая Мать! Как можно быть таким глупцом, Джондалар? Покинуть Эйлу? Да разве ты сможешь покинуть ее? Ведь ты ее любишь! Ну почему ты совершенно слеп? Великой Матери пришлось явиться тебе во сне, чтобы растолковать тебе простейшую вещь, понятную даже ребенку!»
Джондалару показалось, будто тяжелый груз свалился с его плеч, он ощутил прилив восторга, упоительной легкости. «Я люблю ее! Я наконец влюбился! Я думал, что этого никогда не произойдет, но я люблю Эйлу!»
У него стало так весело на душе, что ему захотелось закричать, оповещая об этом всю округу, кинуться к Эйле и рассказать ей об этом. «Я еще ни разу не говорил женщине, что люблю ее», – подумал он и поскорее отправился в пещеру, но увидел, что Эйла еще не проснулась.
Он снова вышел наружу, принес хвороста и с помощью огненного камня и кремня быстро – он до сих пор не перестал изумляться этому – развел огонь. Раз в кои-то веки Джондалару удалось проснуться раньше Эйлы, и он решил преподнести ей сюрприз, заварив чай вместо нее. Он нашел листья мяты, и вскоре чай уже был готов. Но Эйла все не просыпалась.
Он застыл, глядя на нее, прислушиваясь к ее дыханию. Как красивы ее длинные волосы, разметавшиеся на фоне меха! Ему очень хотелось разбудить ее. Но нет, наверное, она устала, ведь уже рассвело, а она все еще спит.
Джондалар спустился к реке, нашел прутик для чистки зубов, а затем искупался. Он вышел из воды, приятно освежившись, чувствуя себя полным сил и очень голодным. Они так и не поели вчера. Он улыбнулся, вспомнив, что заставило их позабыть о еде, и почувствовал, как в его чреслах вновь заиграли соки.
Он рассмеялся. «Ты целое лето не давал ему воли, Джондалар. Неудивительно, что твой кудесник рвется в бой, вспомнив, чего он был так долго лишен. Возможно, ей понадобится отдых, ведь она не привыкла к этому». Он бегом поднялся по тропинке и тихонько вошел в пещеру. Лошади уже паслись в поле. «Наверное, они отправились туда, пока я купался, – подумал Джондалар, – а Эйла так и не проснулась. Здорова ли она? Может, надо ее разбудить?» Эйла повернулась на другой бок. Шкура, прикрывавшая ее грудь, соскользнула вниз. Это зрелище показалось Джондалару крайне соблазнительным.
Стараясь справиться с возбуждением, он подошел к очагу, намереваясь налить себе еще чая и подождать. Внезапно он заметил, что Эйла беспокойно заворочалась и принялась шарить рукой по шкурам.
– Джондалар! Джондалар! Где ты? – закричала она, поднялась рывком и села.
– Я здесь, – ответил он и кинулся к ней.
Эйла прильнула к нему:
– Ах, Джондалар, я решила, что ты ушел.
– Я здесь, Эйла. Я никуда не делся, – сказал он, обнимая ее.
Через некоторое время Эйла успокоилась.
– Как ты себя чувствуешь? Давай-ка попей чая.
Он налил чая и принес чашку Эйле. Она сделала маленький глоток, затем глоток побольше.
– Кто его заваривал? – спросила она.
– Я. Мне захотелось преподнести тебе сюрприз и напоить тебя горячим чаем, но боюсь, он уже остыл.
– Ты заварил чай? Для меня?
– Да, для тебя, Эйла. Послушай, я еще никогда не говорил этих слов женщине. Я люблю тебя.
– Любишь? – переспросила она, втайне
