От меня ожидалось, что на время торжеств я затаюсь, подобно испуганной ящерице под камнем, и постараюсь никому не напоминать о своем недостойном существовании. Когда же гроб с телом императора поместят во временном мавзолее, ничтожный Юйхуань соберет вещички и тихонько оставит пределы дворца. Не дожидаясь, пока его вышвырнут из занимаемых покоев крепким пинком под зад.
Мне совершенно не хотелось быть выброшенным на улицы нашей блистательной столицы. Ты верно подметила, дорогая Сяо: жизнь во дворце ослабляет душу и разлагает тело. К сожалению, мне не даровано той твердости характера, какой всегда отличалась ты. Я хотел остаться. Более того, я страстно желал и далее пребывать здесь, в этом уютном гнездилище секретов и подковерных наветов, глубокомысленных намеков и бесконечных сплетен из уст в уши. Мое тщеславие было согласно удовлетвориться скромным местом при дворе и возможностью быть хоть отчасти причастным к жизни за лаковыми ширмами императорского дворца.
Нам с детства внушали: в книгах заключен ответ на любой вопрос, даже не заданный и самый заковыристый — нужно лишь знать, что именно ты желаешь отыскать. У хранителя библиотек я выпросил свиток с подробнейшим уложением росписи погребальной церемонии Сына Неба и точнейшим указанием того, в каком порядке должны следовать придворные чины. В том числе и я, советник гармонии, ибо таково было мое жалованное звание, заверенное грамотой с печатью императорской канцелярии. В надлежащий день и час я занял место в шеренге придворных. Делая вид, будто уши мои не внемлют озлобленному шипению за спиной, а глаза не замечают раздраженных взоров. Я честно отшагал долгий путь от стен дворца до мавзолея и обратно. Моя скорбь по ушедшему императору была искренней и неподдельной — особенно когда зарядил дождь, превращая флаги, одеяния и цветы в жалкую, грязную мешанину мокрых тряпок и поникших листьев. Я вытерпел несказанные мучения, словом, делом и видом подтверждая: я не намерен покидать дворец и пределы Сяньляни, и никакая сила в мире не заставит меня это сделать. Я был на пиру в честь погребения императора прежнего, присутствовал на торжествах в честь восхождения на трон императора нового, зная — рано или поздно моя самонадеянность будет замечена. Хорошо бы со мной пожелали сперва побеседовать, а не прислали гвардейцев с приказом сопроводить ничтожного Юйхуаня к северным границам.
Я просчитался, драгоценная Сяо. Правда, ко мне прислали не обычных дворцовых стражников, а гвардейцев, возглавляемых лично молодым военачальником полка Левого Крыла, Чэн Ляном. Ближайшим другом и сподвижником наследного принца Фаня, который ныне именовался новым Сыном Неба, императором Фэн-ди. С оглядкой и шепотом поговаривали, якобы дружба между принцем и военачальником столь крепка, что в скором времени следует ожидать вступления Чэн Ляна в императорскую фамилию. На правах законного супруга прекрасной Фэй — а неприступная и недоступная принцесса ничуть не против намерения брата отдать ее руку и сердце своему преданному стороннику. Коего отличает и украшает несомненная отвага в бою, таланты стратега и то, что обходительно именуется безыскусной воинской прямотой. По мне, так это полнейшее пренебрежение требованиями этикета и пагубное отсутствие надлежащего воспитания. Впрочем, чего еще ожидать от отпрыска деревенского старосты и выкупленной певички из веселого дома?
Доблестный Чэн начал свой визит с громогласного удивления тем обстоятельством, что я все еще здесь. Со всем полагающимся смирением я выразил недоумение: где еще мне пребывать, как не здесь? На что мне было предложено взобраться на гору Лишань и прыгнуть оттуда в пропасть, совершить извращенное прелюбодеяние с девственной ослицей и покончить с жизнью весьма затруднительным способом — причем проделать все это одновременно.
Проявляя свойственную мне скромность, я пропустил образчики казарменного остроумия мимо ушей, поинтересовавшись, что на самом деле угодно почтенному гостю от моей ничтожной особы.
— Чтобы ты убрался отсюда, — без всяких околичностей заявил господин военачальник. — Принц Фань… то есть тьфу, Сын Неба Фэн-ди не желает твоего дальнейшего присутствия.
— Предписание дворцовой канцелярии, пожалуйста.
Не знаю, что удивило нашего храброго военачальника более: то, что я не бросился ему в ноги, умоляя сменить гнев на милость, или то, что я потребовал у него письменный приказ о моем удалении от двора. Чэн Лян открыл рот, закрыл, одарил меня взглядом разъяренного дракона, из чего следовало — приказа у него нет и не было. Он просто решил оказать любезность другу. Или высокорожденной невесте.
Первый ход остался за мной, но торжествовать я не спешил. Продолжил беседу, стараясь, чтобы тон мой был спокойным и сдержанным, а слова звучали достаточно кратко и просто для разумения гостя. Верю, драгоценная Сяо, ты справилась бы с этой непосильной задачей куда лучше меня. Я растолковал превосходительному болвану в золотом шлеме, что личное пожелание императора, высказанное в частной беседе, при всем благоговении подданных перед Сыном Неба, еще не является указом к немедленному действию. Что в благословенной Сяньляни многое совсем не таково, как кажется на первый, неопытный и неискушенный взгляд, привыкший к суровой воинской простоте лобовых атак и обходных маневров. Молодому императору и его новым приближенным понадобится не один день и даже не один месяц, дабы постичь надлежащие тонкости управления Поднебесной и тем маленьким мирком, что носит гордое название императорского двора. Закончил я свою речь тем, что подчеркнул всю негодность торопливых и ошибочных решений — и приведя красочные примеры того, к каким ужасным последствиям эти решения привели.
Чэн Лян сел. Снял шлем в виде оскаленной головы тигра с изумрудными глазами и положил рядом с собой. Заявил, что вполне мог бы выкинуть меня из покоев силой, но сперва предпочтет выслушать. Мол, хоть это его позабавит, а то на время всеобщего траура по усопшему императору высочайше запрещены даже самые невинные из развлечений.
Мысленно я добавил на свою чашу весов еще одну золотую монету. Мой собеседник был заинтересован, самоуверенно полагая, что имеет надо мной немалое преимущество. Ему было любопытно развлечься зрелищем чужого унижения. Бравому вояке в голову не приходило, что я предвидел все это. Даже то, что он согласится взять чашку чая с моего стола — и прошу тебя, драгоценная Сяо, заметить: я ничего не добавлял в этот чай!
Солдаты торчали под окнами моего жилища, Чэн Лян сидел напротив и пытался изобразить из себя великого воителя древности, осененного небесной мудростью, а я растолковывал, что к чему. Следуя всем предписанным литературным канонам, раз за разом пытаясь вдолбить в исполненную благих намерений и преданности новому императору голову простую мысль: мое истинное положение при дворе было совсем не таким, каким оно представляется со стороны. Советник гармонии и обладатель заглазного звания «почтенного омахивателя пыли с императорских туфель» — всего лишь ширма и маска, призванная скрывать истинное положение дел. И да, принцу Фаню совершенно не полагалось об этом знать. Во избежание. Покойному императору Гао-ди было угодно держать при себе личность для исполнения щекотливых поручений, выдавая такового за постельного любимца. Я знаю все о тайнах императора и об обитателях дворца, я верю в предусмотрительность нового правителя и его преданного соратника.
