и как этот поступок будет выглядеть в глазах общественности.
По факту что имеется? Некий дворянин убил митрополита и его жену, это, если не брать в расчет перебитых до ста человек сопровождения их мамок, кухарок, обозников, охранников и так далее, злейшее преступление. В живых никого не оставили, кроме, как оказалось позже, мальчика Михаила Федоровича. Это уже порицаемое обществом, как ни кричи о том, что, дескать, Романовы козни строили и вообще к ляхам бежали. Мало кто поверит, а людям свойственно жалеть, особенно уже умерших. Учитывая то, что богатства Романовых, неминуемо, перейдут в руки убийцы, Норбекова возненавидели раньше, чем он въехал в Москву, завистливые люди, чего уж.
И вот этот олух, вместо того, чтобы где-нибудь остановиться, да как-то выйти на меня, чтобы приватно поговорить, решить проблему, без привлечения лишнего внимания, прется в Кремль. Естественно, москвичи быстро все узнали, особенно они смотрели на сани, которые чуть тянулись лошадями, уж больно тяжелый груз тащили лошадки, вырабатывая у жителей столицы фантастические гипотезы, сколько богатств в этих санях.
Заявляется Норбеков в Кремль и сходу шепчет мне о тайне. Мол, я знаю, кто ты есть, потому вот, только половина от того, что украл у Филарета, а еще хочу чуть ли не в воеводы. Шантаж чистой воды.
И что мне делать? Конечно же… в холодную, там самолично отрезал язык идиоту, кстати, не приятное действие, ну, а в дальнейшем показать общественности, как я тоскую и скорблю по митрополиту Филарету. После молиться за выздоровление Михаила и действительно его лечить и взаправду молиться за него. В этом времени убийство детей в угоду политическим амбициям — это страшенный грех, но и максимальное порицание от народа. Сколько проблем смерть Димитрия в Угличе принесла Годунову? Да этот убитый царевич стал тенью царя Бориса. Но… убитого ли?
Я изучил бумаги, которые изъял у Норбекова, и они меня не впечатлили. Это при условии свидетельства самого Филарета можно состряпать историю о том, что я грехом зачатый сын Грозного царя. Да и что за свидетельства — только лишь два листа, один из которых — свидетельства о крещении. Не доказательства вовсе, хотя концы нужно будет подчистить.
Теперь у меня есть железный сейф, но, главное, есть потайное место в новом столе, куда я и положил бумаги от Нобрекова.
Как по мне, так версия с тем, что я в теле сына Стефана Батория и Марии Ливонской-Старицкой более правдоподобна.
Когда состоялась встреча с женщиной, которая ранее была Марией Ливонской, а нынче инокиней Марфой, кстати, так и не пойму, почему это имя для монахинь столь популярно, я, сперва, улыбнулся и подумал, что женщине, что назвала меня своим сыном, нехорошо. Не то, чтобы она сумасшедшая, но некоторое нарушение психики у монашки я диагностировал. Однако в голову то и дело, но приходила мысль: «а что, если…». В начале января я посетил свою «матушку» Нагую-Марфу, где проживала и другая Марфа-Старицкая.
После протоколированных псевдонежностей с той, что признала во мне своего спасшегося сына Димитрия, я посетил и инокиню Марфу, но другу Марфу, не ту, что Нагая, и уж точно не ту, что Ксения Романова, а другую — королеву Ливонскую. Вот и как с этими «Марфами»? Запутаешься!
Болезненная женщина в этот раз показалась мне более вменяемой, и уже больной физически.
— Сын, я скоро оправлюсь на суд Божий и оттого… — говорила тогда Марфа-Мария Старицкая, королева Ливонская [четких сведений о смерти Марии Старицкой нет, но есть вероятность, что она дожила до 1612 года]. — Ко мне приезжал Стефан. Он не мог оставить Анну Ягелонку, тем более, когда еще не усилился на польском престоле. Я не устояла перед напористым трансильванцем… у него не было детей и он готовил тебя, чтобы ты взошел на русский престол… грешна я, так как через тебя Стефан хотел перекрестить Русь в католиков. Тебя учили иезуиты, и ты… хорошо они выучили, раз смог ты стать царем.
— Ты, Марфа говори, но не заговаривайся! — растеряно я тогда отвечал.
— Вот! — сказала Мария Старицкая и передала мне четыре бумаги.
Я не стал тогда читать, лишь положил листы в тайный, недавно пришитый, внутренний карман в кафтане. Но, когда я уже прибыл в Кремль, любопытство взяло верх, и я жадно впился в строки бумаг…
— С сыном нашим все хорошо! Он активный мальчик, непослушный, но те люди, что его обучают, умеют усмирить любой норов… Я переехал в Гродно и думаю посетить тебя при случае, как получится отправить Анну в Краков… — писалось в письме.
Там же было и другое письмо, где Баторий сообщает, что я порыжел. Раньше уже думали, что мальчик больше похож на польского короля, но начали проступать черты лица и, главное, волосы, схожие с Иваном Грозным. Ну так одна порода: что Старицкие, что правящие Рюриковичи.
Вот вам версия! Есть некоторые свидетельства и о том, что я — это Гришка Отрепьев, так как во мне его узнали, то тот же Шуйский приказал молчать, так как хотел использовать этот факт против меня.
Так что меня не особо затронула версия и Филарета. Мог быть не один мальчик. Кто-то умер, кто-то жив, то есть я, который ничего не знает о своем происхождении. И хватит на это обращать пристальное внимание. Я у власти, у народа, если и есть сомнения, кто есть такой Я, то молчат в тряпочку. Буду слабым, то и наличие железных доказательств того, что я сын Грозного, лишь отсрочит падение. Мало ли монарших особ травили? В России, не то, чтобы и много, но вероятность подобного решения проблем с заигравшимся монархом присутствовала всегда. Вон, у Грозного в будущем нашли и свинца в организме, словно он киборгом был и какие-то яды. Может папочку и отравили.
Возникает еще один вопрос — почему я не убил Михаила? Во-первых, и самый главный ответ — он наследник большого состояния. Я не могу забрать вотчинные земли Романовых, у них найдутся родственнички, путь опальные, до и у опальных я могу конфисковать лишь поместья, но не вотчины. А Мишка — наследник и под моим контролем. Я же казнил убийцу его отца. А что там было между Филаретом и мной… так мальчонке не обязательно знать. С учетом моих вотчин, да Романовых, да конфискованных поместий у казненных и опальных… Очень много земли. Если только на этих площадях навести порядок и ввести максимально возможное для периода прогрессивное сельское хозяйство, то половину
