Биндли, конечно, спросил, какого черта кавалерист может смыслить в боеприпасах, на что я возразил: важно не столько это, сколько мое родство по материнской линии с лордом Пэджетом, одним из Богоизбранных Пэджетов, занимающим место в выборном комитете по стрелковому оружию. Мне казалось, что ему ничего не стоит найти для заслуженного бойца, да еще и родственника вдобавок, местечко личного секретаря, гражданского адъютанта и главного осведомителя по совместительству.
— Заслуженный гусар Хаймаркета, [2] — фыркает Биндли, происходивший из безродной, флэшменской ветви нашего семейства, и не выносивший упоминания о моих высокопоставленных родичах. — Конечно, ничего иного и не требуется.
— Индия и Афганистан не на Хаймаркете находятся, дядюшка, — говорю я, принимая умеренно-оскорбленный вид. — А что касается стрелкового оружия, то с чем только мне ни приходилось иметь дело: «Браун Бесс», игольчатая винтовка Дрейзе, «кольты», «ланкастеры», «брунсвики» и еще уйма всего.
То, что держа эти изделия в руках, я не испытывал ни малейшей радости, дяде знать вовсе не обязательно.
— Хм, — сухо протягивает он. — На редкость скромное стремление для того, кто некогда слыл красой и гордостью всех плунжеров. [3] Ну ладно, поскольку в Департаменте вреда от тебя будет не больше, чем от возвращения к разгульной жизни, которую ты вел в Одиннадцатом, — пока тебя оттуда не выпихнули, — я поговорю с его светлостью.
Я видел, что дядя озадачен. Он еще немного побурчал насчет падения нравов, но не стал допытываться до истинных моих побуждений. Прежде всего, война еще не началась, и в правительственных кругах ходили разговоры, что ее возможно еще избежать, но мне не хотелось оказаться застигнутым врасплох. Когда случается неурожай, рабочие бастуют, а сосунки сломя голову бросаются отращивать усы и бакенбарды, тогда держи ухо востро. [I*] [4] Страна бурлила от недовольства и разочарования, большей частью по причине того, что Англия уже лет сорок не знала настоящей войны, и только немногим из нас было известно, что это такое. Остальным застили глаза гнев и тупость: и все из-за того, что какие-то паписты и грязные турки переругались за право прибить звезду к воротам в Палестине. Заметьте, это меня ничуть не удивляет.
Когда я вернулся домой и объявил о своем намерении устроиться в Департамент вооружений, моя милая женушка Элспет пришла в неописуемый ужас.
— Ой, Гарри! Разве не мог ты попросить назначения в гусары или в какой-нибудь другой престижный полк? Ты выглядишь таким прекрасным и неотразимым в своих вишневых панталонах! Иногда мне кажется, именно они завоевали мое сердце, стоило тебе переступить порог батюшкиного дома. В Департаменте они, наверное, носят какие-нибудь жуткие серые балахоны; как будешь ты меня катать по парку, одетый, словно какой-то снабженец, или как их там называют?
— Там не носят мундиров, — отвечаю я. — Только цивильное платье, дорогая. Ты закажешь для меня одеждусвоему портному, по своему выбору.
— Все равно плохо, — говорит она. — У других мужья все будут в нарядной форме. А ведь ты выглядишь в ней так головокружительно. Милый, ну почему бы тебе снова не сделаться гусаром? Ну ради меня, а?
Когда Элспет вот так дует алые губки и вздымает в печальном вздохе пышную грудь, мои мысли устремляются исключительно в направлении кушетки, что ей хорошо известно. Но на этот раз я решил не давать слабины и объяснил, почему.
— Ничего не выйдет. Кардиган не примет меня обратно в Одиннадцатый, как пить дать. Еще бы, именно он выставил меня в сороковом.
— Из-за того, что я… дочь торговца, да? Я знаю, — на миг мне показалось, что она разрыдается. — Но теперь-то это не так, ведь верно? Отец…
— …как раз перед смертью успел прикупить титул пэра, так что теперь ты дочь барона. Все так, милая, только это не убедит Медведя Джима. [5] Полагаю, купленные титулы для него ничего не стоят.
— О, как плохо ты о нем говоришь. Но я уверена, что это не так. Он ведь дважды танцевал со мной в прошлом сезоне, когда тебя не было: на ассамблее у леди Браун и — где же еще? — да, на кавалерийском балу. Я точно помню — на мне ведь было то самое платье с золотыми кружевами и прическа à l'impératrice, [6] и Кардиган сказал, что я и впрямь выгляжу как императрица. Ну разве не галантно? И он всегда раскланивается со мной в парке, а несколько раз даже обменивался парой слов. Весьма милый пожилой джентльмен, и вовсе никакой не чурбан, как о нем отзываются.
— Да неужели, — говорю я. Ее слова ничуть не удивили меня: мне ли не знать, что Кардиган был самым похотливым козлом среди всей мужской половины человечества. — Ну ладно, милый он или нет, а ради твоей репутации с ним стоит держать ухо востро. Короче, он не возьмет меня назад — да и не очень-то хотелось — так что покончим с этим.
Элспет надула губки.
— Тогда я буду считать вас обоих упрямцами и глупцами. Ах, Гарри, мне так жаль! Да и наш крошка Гавви был бы горд видеть отца офицером превосходного полка, в шикарном мундирчике. Его ждет такое разочарование.
Крошка Гавви, кстати, это наш сын и наследник: горластый противный пятилетка, делавший жизнь в доме невыносимой из-за своего крика и привычки повсюду таскать с собой ракетку для бадминтона. Меньше всего на свете я уверен в том, что это именно мой сын (как мне уже приходилось сообщать). Под этакой бархатисто-розовой невинной внешностью Элспет скрывалась чудовищно темпераментная натура, и не удивлюсь, что за четырнадцать лет нашего супружества в ее постели перебывала половина Лондона. Конечно, мне частенько приходилось отсутствовать. Но я ни разу не поймал ее с поличным. Впрочем, это ни о чем не говорит, она ведь тоже меня не поймала, а у меня столько было, что хватило бы весь Гайд-Парк обнести живой изгородью. Все свои подозрения мы держали при себе и делали вид, что ничего не происходит. Как вам известно, я ее любил, и при том не только плотски, и думал, верил, надеялся, что она обожает меня, хотя поручиться до конца не готов.
Зато имел серьезные сомнения в отношении отцовства маленького Гавви. Звали его Гарри Альберт Виктор, но «Гарри» ему никогда не удавалось выговорить правильно, ибо мальчишка почти все время что-то жевал. Помнится, мой приятель Спидикат, та еще скотина, утверждал, что нашел в нем неоспоримое сходство со мной. Когда Гавви было всего несколько недель, Спид любил прийти поглазеть, как кормят малыша. По его утверждению, манера младенца присасываться к груди кормилицы не оставляла сомнений на счет отцовства.
— Крошка Гавви, — отвечал я Элспет, — еще слишком мал, чтобы обращать внимание на цвет мундира своего папаши. Зато избранная мною стезя крайне важна, любимая, и ты не заставишь меня уклониться от исполнения долга. Позже, может быть, я переведусь, — (возможно, я и на самом деле так поступлю, когда все успокоится) — и ты сможешь вдоволь покрасоваться рядом со своим кавалеристом на балах и променадах вдоль Роу. [7]
Это ее утешило, как леденец ребенка, — в этом смысле Элспет была удивительно недалеким созданием. Мне часто казалось, она скорее напоминает ожившую куколку с соломенными волосами, а не взрослую женщину. Ну, в этом есть и свои преимущества.
Итак, Биндли замолвил словечко лорду Пэджету, тот порадел мне и устроил на службу в Департамент вооружения. И была эта служба настоящей пыткой, ибо мой начальник лорд Моулсворт на поверку оказался из числа тех самых дотошных остолопов, которые суют нос во все дела — вместо того, чтобы, как полагается порядочному лорду, не заниматься ничем, а только изливать на окружающих лучезарный свет своего присутствия. Он и меня заставил работать. Я, не будучи инженером и имея о всяких там «моментах» и «усилиях» представление не большее, чем необходимо, чтобы лечь в кровать и с нее подняться, был направлен на испытания ружей в вулвичскую лабораторию. Мне полагалось стоять на огневом рубеже, в то время как снайперы Королевского завода стрелкового оружия палили по «евнухам».[II*] Тамошний народ был скучный, инженеры и тому подобное; разговоров только и было что про преимущества винтовки Минье по сравнению с «Лонг-Энфилдом» калибра 0,577 дюйма, о пулях Притчарда да астоновских прицелах. Работа там кипела тогда вовсю: стояла задача подобрать для армии новую винтовку, и комитету Моулсворта было поручено осуществить выбор. По мне, так хоть аркебузу выбирай, все одно; наслушавшись за месяц стенаний про заклинивающие шомполы и перепачкав ружейным маслом штаны, я поймал себя на мысли, что готов согласиться со старым генералом Скарлеттом, заявившим однажды:
