Он обнаружил, что Креспо избивает одного из новобранцев, молодого Квинта из Равенны, сучковатой виноградной палкой – витисом –, которую он носил как традиционный знак своего звания. Каждый центурион дисциплинировал своих людей, потому что именно дисциплина делала легион легионом. Но Креспо перепутал дисциплину с жестокостью, а может быть, он просто наслаждался жестокостью ради нее самой, потому что избил Квинта до полусмерти. Когда Валерий приказал ему остановиться, Креспо оглядел его с ног до головы своими невыразительными ледяными глазами. У этих двух мужчин была своего рода история, но она была скорее животной настороженностью, чем физической враждебностью. В первый раз они встретились, как две собаки, сошедшиеся на узкой тропинке: вздымание шерсти, оценка сил и слабостей, быстрое обнюхивание и движение вперед; ушел, но далеко не забыт.
Теперь он смотрел в лицо Креспо с расстояния двух футов. Чувствовал ли он неуверенность? Боги, он на это надеялся. Огонь, вспыхнувший на сгибе локтя, переместился вверх, в плечо, к основанию шеи, и это не походило ни на одну боль, которую он когда-либо испытывал. Выцветшие глаза Креспо смотрели на длинное узкое лицо, которое каким-то образом оставалось бледным, пока солнце окрашивало большинство мужчин в орехово-коричневый цвет. Валерий мог различить узор из отдельных оспин, усеивающих лоб и подбородок его противника, свидетельство какой-то детской болезни, к сожалению, сохранилось. Нос у него был длинный и заостренный, как лезвие легионерского топора, а под ним свисала тонкая крысиная пасть, напоминавшая Валерию рот гадюки. О, он был красавцем Креспо. Но красивый или нет, он был на рукоять меча выше, и, хотя Валерий был шире в груди и плечах, центурион обладал выносливой силой пятнадцати лет в легионе; той силы, которую не получишь, выполняя поручения в суде. Тем не менее, взросление на отцовских фермах дало Валерию его собственную силу и уверенность, чтобы использовать ее.
Пот выступил у самой линии роста волос Креспо: крошечные, почти невидимые капельки влаги среди неопрятной темной щетины, оставленной ему цирюльником подразделения. Валерий завороженно наблюдал, как они медленно увеличивались в размерах, пока две или три не соединились и не образовали прозрачную каплю, которая мягко стекла по покатому лбу центуриона, пока не достигла места, где сливалась с его носом. И остановилась. Он почувствовал разочарование. Капля казалась предзнаменованием. Если бы она продолжила свой путь и скатилась бы с лезвия топора к острию, он был уверен, что это предвещало бы победу. Теперь он не был так уверен. Тем не менее, это был знак чего-то. Было ли ослабевание когтей, ощущением, что противоборствующая сила, хотя она казалась такой же безжалостной, как всегда, прошла свой пик? Или Креспо заманил его в ловушку? Позволил ему думать, что он выиграл, а затем произвел прилив энергии, который он держал в резерве на тот момент, когда он слегка выведет его из равновесия? Нет, подожди. Терпение.
— Трибун?
Валерий узнал голос, но постарался, чтобы он не мешал ему сосредоточиться.
— Трибун Верренс? — Тон был немного более официальным, чем подобает человеку с двойной оплатой, обращающемуся к римскому офицеру, но, когда человек с двойной оплатой был писарем командира Двадцатого, казалось разумным игнорировать потенциальное оскорбление.
— Достаточно, красавчик? — Губы Креспо едва шевелились, когда он прошипел слова сквозь стиснутые зубы. Сильный сицилийский акцент резал уши Валерия не меньше, чем оскорбление.
— Что такое, солдат? — Валерий обратился к человеку позади него, но не сводил глаз с Креспо, и его голос был ровным. Соединенные кулаки оставались неподвижными, как будто они были высечены в скале.
— Вы должны сопровождать легата, господин. — Объявление вызвало разочарованные стоны дюжины легионеров, столпившихся вокруг пня. Валерий мог бы стонать вместе с ними. Он чувствовал, что состязание нужно выиграть. Но не стоит заставлять легата ждать.
Что создавало проблему: как выпутаться, не давая Креспо повода для кукареканий? Он знал, что в тот момент, когда он расслабится, центурион опрокинет его руку и объявит о своей победе. Мелочь, незначительное поражение, которое человек может легко перенести и которое не будет стоить ничего, кроме небольшого уязвленного самолюбия. Но он не был готов доставить Креспо даже такое удовлетворение. Он задумался на несколько секунд, позволив Креспо предвосхитить момент своего триумфа, затем, сохраняя хватку, плавно поднялся на ноги, увлекая за собой озадаченного центуриона. Креспо подавил проклятие и уставился на Валерия, пока молодой трибун левой рукой развязывал ткань, стягивающую их запястья. — Будет еще раз. Не сомневайся.
Валерий рассмеялся. — У тебя был шанс, центурион, а у меня есть дела поважнее. Протискиваясь сквозь ухмыляющуюся толпу легионеров, не занятых дежурством, по пятам за посланником легата, он услышал, как Креспо пренебрежительно хвастался перед своими приспешниками, ветеранами, которых он сохранил верными, раздавая легкие обязанности: — Слишком мягкий. Они все одинаковые, эти богатые мальчишки, играющие в солдатиков.
Валерию потребовалось двадцать минут, чтобы смыть пот со своего тела и надеть доспех поверх туники и наручей, длинных штанов, которые легионы приняли после первой зимы в Британии. Сначала темно-красная верхняя туника, затем пояс вокруг талии с птеригами – декоративными кожаными ремешками с заклепками, которые должны были защищать его пах, но на самом деле не остановили бы и гусиное перо, не говоря уже о копье. Поверх туники его ординарец помог ему надеть лорику сегментату, пластинчатый доспех, который покрывал его плечи, грудь и спину и мог остановить копье, но при этом был достаточно легкий, чтобы он мог двигаться быстро и свободно сражаться. Гладий с коротким лезвием висел в ножнах на его левом бедре, удобно упираясь в него, готовый быть вынутым с этим музыкальным шипением, которое всегда заставляло волосы вставать дыбом на его затылке. Наконец, тяжелый полированный шлем с защитой шеи и нащечниками, увенчанный жестким гребнем из алого конского волоса. Он знал, что испытывает терпение легата, но Марк Ливий Друз был полководцем по образцу великого Гая Мария, и все неуместное будет замечено и запомнено.
Когда он был удовлетворен, он прошел небольшое расстояние от палатки, который он делил с другим из шести военных трибунов легиона, до шатра, который одновременно служил жилыми помещениями командующего и принципами, нервным центром легиона. Окружение было утешительно знакомым. Аккуратные ряды палаток, разделенные на единицы центурий и когорт, виа претория, простирающаяся до точки, где она разделялась пополам виа принципалис как раз перед принципиями, а за ней зона снабжения, мастерские палатки и конные упряжки. Глевум, постоянная штаб-квартира Двадцатого, находился в сорока милях к северо-востоку, но поскольку он прибыл в Британию много месяцев назад, свежий и нервный в порту на реке Тамезис, он провел больше времени на марше или на инженерных работах, чем в форте. Маршевые лагеря, почти не меняясь, были для него теперь более родным домом, чем вилла его отца. С самого начала служба в армии давалась ему, может быть, не легко, но определенно естественно. В те ранние дни он часто лежал, завернувшись в плащ, измученный после долгого дня патрулирования, и удивлялся судьбе, которая привела его сюда, где он и был. Он инстинктивно знал, что его предки сражались на стороне Ромула, шли со Сципионом и стояли вместе с Цезарем при Фарсале. Это было там, внутри, в каждом нерве и сухожилии.
Он узнал в двух легионерах, стоящих на страже снаружи принципов, постоянных членов охраны легата. Мужчина справа поднял брови, предупреждая о возможном приеме. Валерий усмехнулся в знак благодарности, а затем переключился на свою бесстрастную солдатскую маску. Внутри легат низко склонился над песчаным столом в задней части палатки в сопровождении пары своих помощников. Валерий снял шлем и постоял несколько секунд, прежде чем с громким грохотом ударить кулаком по нагруднику.
