Девочки переглянулись. Мысль о возможной опале показалась им куда более страшной, нежели возможный набег немногочисленных и плохо вооруженных соседей-схизматиков.
Боярский сын Сабуров получил место корельского воеводы «в кормление» как награду за перепись земель Онежской пятины – работу трудную, долгую и кропотливую. И если вдруг его труд показался дьякам Поместного приказа нерадивым – расплачиваться за незаслуженную оплату придется многократно. И службой, и лишениями.
– Поспешайте, боярышни! – кивнул еще раз холоп и пнул пятками чалого скакуна, снова пуская в галоп, кинул через плечо: – Сообщу, что упредил!
Соломея, с грустью глянув в лукошко, полное едва на треть, вздохнула:
– Ладно, Мария, пойдем, коли надобность такая. Заряна, догоняй.
* * *
Крепость Корела, срубленная из толстенных, в полтора обхвата, северных сосен, возвышалась на каменистом острове у самого истока Вуоксы, вытекающей из озера в суровую Ладогу, и надежно перекрывала схизматикам путь на Русь жерлами десяти пушек, способных стрелять каждая каменным ядром размером в человеческую голову. Однако, при всей своей неприступности, она имела серьезный недостаток – малые размеры, всего сто на полтораста шагов. Во время войны, при осаде, здесь могли худо-бедно вместиться все жители города и окрестных деревень – но для обычной жизни она была, конечно же, слишком тесной. Посему в мирные годы твердыня использовалась скорее как большой амбар, в башнях и стенах которой, под надежной охраной караульных, у людей хранились съестные припасы, оружие и ценные вещи, сами же корельцы жили на южном берегу реки, в просторных избах, возле бань, хлевов и огородов. Здесь же находились и базар, и ремесленные мастерские, и купеческие путевые сараи. Возле южного берега тянулись также причалы для торговых кораблей. Здесь, конечно же, стояла и воеводская изба, в которой платилась пошлина, собирались подати и в которой именем Великого князя вершился суд по случающимся между жителями спорам.
В знойный летний полдень город стоял почти пустым. Весь скот жители выгнали на пастбища еще на рассвете, сами разошлись по делам и работам. Шум, стуки и перекрикивания доносились только со стороны причалов, где перед новыми дальними походами ремонтировались потрепанные штормовой Ладогой или побитые о скалы камнистой Вуоксы корабли – корельским плотникам работа всегда находилась, только тес успевай подвозить.
Девочки быстро пробежали по пыльным улицам, нырнули на огороженный тыном воеводский двор, через заднюю дверь вошли в избу, оставив лукошки на кухне, перешли на чистую сторону дома и постучались в дверь воеводской горницы:
– Звал, батюшка?
– Заходите, заходите! – Воевода Сабуров одет был по-домашнему: длинная красная рубаха выпущена поверх штанов и опоясана кушаком, на бритой голове – только любимая выцветшая тафья, когда-то вышитая покойной супругой. Длинная седая борода, расчесанная, мирно покоилась на груди. Юрий Константинович сидел за столом, усыпанным свитками, три из которых были развернуты и прижаты, чтобы не скручивались, один – чернильницей и ножом, два других – просто окатанными камушками. – Наконец-то! Заждался уж совсем!
– Случилось что, батюшка? – опасливо прокрались в комнату девочки.
– Еще как! – несильно стукнул кулаком по столу воевода. – Гонцы наши, вестимо, на улитках по дорогам скачут, по три месяца от Москвы до нас добираясь! Еще в марте указ великокняжеский подписан, ан сюда его токмо сегодня доставили! Теперича тебе, милая, надлежит всего через две недели в Твери перед повитухами предстать. Путь долгий, часа лишнего на сборы не остается. Иначе не поспеть.
– Куда, батюшка? – все еще не понимали сестры.
– Разве я не сказал? – удивился воевода, поднял со стола один из свитков и взял его между ладонями: – Государь наш, Великий князь Иван Васильевич, сына женить намерен. Ради счастия чада своего желает он самую красивую деву со всей Руси для него сыскать. Ради того повелел своим указом во всех городах и всех землях самых первых красавиц определить и ко двору на смотр представить. Из тех красавиц самую прекрасную его сын выберет и с нею обвенчается, дабы потомки рода великокняжеского не токмо знатностью всех превосходили, но и обликом своим. Вот так, Соломеюшка моя. Краше тебя никто из девиц мне неведом, посему и выбирать нечего. Ты от Корелы ко двору и поедешь.
– Куда? – охнула девочка, ощутив в животе острый едкий холодок.
– А я?! – возмущенно воскликнула Мария.
– Милая, ты же еще маленькая, – улыбнулся младшей дочери отец.
– Сами вы маленькие! – выкрикнула Мария и, еле сдерживая слезы, выскочила из горницы.
– Хорошо, Зубарь в городе был, выручить согласился, – бросил свиток обратно на стол воевода. – Обещается уже завтра к крепости Ладожской тебя доставить. Дальше самим придется, его шитик токмо в обузу выйдет. Срок совсем малый, дабы до Твери поспеть. Тетка вещи твои уж уложила, по разумению своему, сундук холопы к причалу понесли.
– Почему в Тверь-то, батюшка? – только и нашлась что спросить Соломея.
– Повитухи… Осмотреть должны, чтобы здорова была, изъянов никаких… Все же невеста государева. Идеальна быть должна и обликом, и состоянием своим… – Юрий Константинович опять разворошил свитки, нашел под ними отделанную резной костью небольшую шкатулку, обошел с нею стол, встал перед дочкой. – Вот… Это мамино, матушки твоей. Серьги, кольца, ожерелья, браслеты… Украшения… Пусть удачу тебе принесут, Соломеюшка.
Воевода передал шкатулку девочке, отступил на шаг и широко ее перекрестил:
– Ну, с богом! В светелку к себе поднимись, посмотри, может, еще чего взять захочется? Переоденься в дорогу, там тебе приготовлено. Я покамест тоже оденусь, проводить… – Не удержавшись, он обнял дочку еще раз и решительно приказал: – Все, ступай!
Меньше чем через час они уже подошли к причалам, вытянувшимся вдоль берега Вуоксы: боярский сын Юрий Константинович, переодевшийся в подбитый горностаем красный суконный кафтан и соболью шапку – теплые не по погоде, но по воеводскому месту положенные, – и юная Соломея, Соломония Юрьевна, теперь уже не в полотняном сарафане, а в ситцевом, обильно вышитом красной и синей нитью, в украшенном бисером голубом кокошнике и со спрятанными под полупрозрачным шелковым платком волосами.
Вслед за девочкой Заряна несла небольшой мешочек с вещицами, каковые показались нужными в пути самой Соломее, да гордо вышагивал Тришка, составлявший собою единственным всю воеводскую свиту.
Все четверо остановились на причале возле одномачтового шитика – сшитого из досок кораблика шагов пятнадцати в длину и четырех в ширину, по темно-синим бортам которого вились сарацинской вязью причудливые зеленые травы с алыми цветами.
