После ухода Хуаниты шевалье наконец-то обратил внимание на несчастный вид Чико. В глазах малыша было столько отчаяния и растерянности, что сеньор француз расхохотался. Малыш тут же обиделся на него: каково слышать раскатистый звонкий смех, когда на сердце кошки скребут!
– Ха-ха-ха! Так ты, милый мой, ничего не понял?! Так ты, друг мой, совсем не знаешь женщин?!
– Что же я ей сделал? – пролепетал бедняга Чико.
– Ты спас меня, – разведя руками, отвечал Пардальян.
– Но разве она меня сама об этом не просила?
– Вот именно!
Глаза Чико еще больше расширились от удивления. Это обстоятельство лишь сильнее развеселило Пардальяна, и он снова захохотал, говоря:
– Даже и не старайся что-либо здесь понять! Я знаю лишь одно: она тебя любит.
– О! Но она не сказала ни единого слова. Она так ужасно на меня посмотрела.
– Именно поэтому я и говорю тебе это: она любит тебя.
Тут Пардальяну стало жалко малыша Чико, который как-то особенно горестно тряхнул головой.
– Слушай же, – сказал француз, – и постарайся, по возможности, понять. Хуана довольна, что мне удалось остаться в живых…
– Вот видите…
– Но теперь она злится на тебя.
– Почему?.. Ведь я лишь выполнял ее волю.
– Именно так!.. Хуана, конечно же, не хотела, чтобы я был убит. Но она предпочла бы, чтобы моим спасителем был кто-то другой, а не ты.
– Но почему?
– Почему?! Я – твой соперник! Женщина, которая любит, не может допустить, чтобы ее не ревновали. Если бы ты очень любил Хуану, ты бы ее ревновал. Но если бы ты ее ревновал, разве ты бы стал спасать меня?! Вот что сейчас мучает Хуаниту. Понял ли ты это наконец?
– Но если бы я не спас вас, она бы отвернулась от меня, она бы попросту считала меня вашим убийцей!
– Совершенно верно. Так что теперь пусть все идет так, как идет. Не волнуйся, друг мой. Хуана любит тебя… или же вот-вот полюбит. Черт меня подери! Я надеюсь, ты веришь мне? Да или нет?!
– Ну конечно же, да.
– Ну тогда, позволь, я сам этим займусь. И, пожалуйста, прошу тебя, не строй ты из себя несчастного влюбленного. Ручаюсь, друг мой, дела твои не так уж и плохи!
Хотя слова эти и успокоили отчасти малыша Чико (он бесконечно доверял сеньору Пардальяну, и раз тот говорил ему, что дела его не так уж и плохи, стало быть, так оно и было), однако мимолетная улыбка Хуаниты успокоила бы его душу куда больше, чем самые убедительные доводы его друга Пардальяна. Но чтобы не огорчать благородного сеньора, ему кое-как удалось превозмочь свою душевную боль и если и не изобразить на своем лице улыбку, то хотя бы придать ему менее трагическое выражение.
Как раз в этот момент появилась Хуанита и сообщила:
– Ваша светлость, сеньоры одеваются и скоро спустятся в зал. Стол накрыт. Попробуйте этот пирог, надеюсь, он вам понравится. Сейчас вам принесут омлет.
Пардальян подошел к сервированному для него столу.
– А где же прибор для нашего друга? Хуана машинально стала искать глазами среди посетителей того, кто бы мог быть удостоен столь великой чести завтракать с самим сеньором французом – доблестным дворянином, равного которому по благородству и отваге ей еще никогда не приходилось встречать в своей жизни.
– Немедленно принесите еще один куверт!
Правду сказать, Чико был заинтригован не менее Хуаниты. Как и она, он едва ли догадывался, с кем собирался делить свою трапезу славный сеньор Пардальян.
Как бы то ни было, Хуана поспешила исправить свою оплошность. Кроме того, она – истинная дочь Евы – была ужасно любопытна. Но ждать ей пришлось совсем недолго, и ее любопытство было удовлетворено сполна.
Весело подмигнув Чико, Пардальян указал тому на высокий деревянный табурет. Крайне изумленная, Хуанита не верила своим глазам и ушам.
– Садись-ка, друг мой Чико, подкрепим наши силы, ведь нам с тобой здорово досталось.
Малыш Чико был немало смущен оказанной ему честью и чувствовал несказанный восторг. Еще бы, ведь его удостоил своей дружбой самый замечательный, благородный, лучший из всех людей, которых когда-либо ему доводилось видеть. Карлик очень уважал Пардальяна и с готовностью выполнял любое его желание. Однако же маленький человечек не был лишен гордости и чувства собственного достоинства, хотя, быть может, сам он это и не осознавал. В присутствии веселого и доброго к нему Пардальяна Чико чувствовал себя весьма уверенно и с честью справился с почетной ролью гостя сеньора француза. Казалось, и Пардальяну доставляло особое удовольствие присутствие малыша.
Между тем Сервантес и Эль Тореро тоже спустились в зал и, наполнив свои бокалы вином, присоединились к веселой компании.
Естественно, благородные сеньоры Сервантес и Эль Тореро были несколько удивлены, застав шевалье в обществе бродяги без роду и племени. Но видя, как Пардальян обращается с этим маленьким человечком, и понимая, что на то есть свои причины, они во всем последовали его примеру.
Итак, к величайшему изумлению Хуаны, почтенные господа то и дело выказывали знаки уважения ее Чико – ее игрушке, кукле, ее рабу, для которого было большой честью (по разумению Хуаниты) разрешение поцеловать край ее платья. Притихшая девушка вела себя нынче как-то по-особому и предупреждала любые желания гостей. Обслуживая почтенных сеньоров, она разговаривала с ними не свойственным ей тихим голосом. Это чрезвычайно забавляло Пардальяна, который видел, как на лице Хуаны отражаются обуревавшие ее страсти, в которых она едва ли призналась бы самой себе. И словно невзначай он принялся рассказывать Сервантесу и дону Сезару о своем счастливом избавлении.
– Вы не поверите, – сказал он, – этот чертенок чуть не заколол меня своим кинжалом: я уцелел чудом.
– Ба! – сказал Сервантес без тени усмешки. – Да он храбрый парень, этот малыш!
– Я бы выразился гораздо определеннее, – многозначительно отвечал Пардальян. – В этой маленькой груди скрывается сильное и благородное сердце настоящего мужчины. Я знавал немало кавалеров, обладавших репутацией храбрых и благородных людей, которые едва ли были способны проявить такое великодушие и такую отвагу, какие выказал недавно наш маленький герой. Я в жизни не встречал более смелого человека. Когда-нибудь я расскажу вам, друзья мои, обо всем, что сделало для меня это юное создание. Знайте же, что я люблю и уважаю Чико. И я бы очень хотел, чтобы и вы считали его своим другом.
– Шевалье, – серьезно отвечал Сервантес, – коль скоро вы считаете этого человека достойным вашей дружбы, мы, разумеется, тоже будем рады протянуть ему руку.
Чико был безмерно счастлив, но вместе с тем и растерян: все эти комплименты и красивые слова о его героизме и необычайной смелости, произносимые в его адрес столь уважаемыми сеньорами, привели его в сильное замешательство, с которым ему было чрезвычайно сложно справиться. Однако же он не забывал поглядывать в сторону Хуаны, поскольку ему необходимо было видеть, какое впечатление производят на нее все эти славословия. И тут он мог быть удовлетворен: Хуанита смотрела на него уже совсем иначе – лицо ее озаряла чарующая, долгожданная улыбка, которая предназначалась, конечно же, одному только маленькому Чико. Сердце его радостно забилось, и ему страстно захотелось поцеловать руку Пардальяну в знак своей безмерной благодарности и почтения; впрочем, он понимал, что сеньору французу это вряд ли понравится.
