– Поднимись и скажи, ждет ли нас удача в предстоящем походе на Египет, – говорит Асархаддон, сделав милостивый жест приветствия – знак особого расположения к Белушезибу.
– Могу сказать, мой господин, – отвечает советник. – «Если звезда, подобная головне, загорится на востоке и зайдет на западе – войско врага будет грозить нападением. Если южный ветер восстанет шквалом, а восстав, определится, а определившись, установится, а установившись, станет бурей, а став бурей – погода стихнет, – правитель, отправившийся в поход, захватит всякого рода богатство».
– О, ты хорошо помнишь гадательную книгу жрецов! – воскликнул Асархаддон, довольный добрым предсказанием. – Если верить истине этих слов, то быть великой битве, и к ногам нашим падет Египет.
– Боги слышат, как справедливы твои слова, великий господин мой! – ответил, кланяясь, Белушезиб. – Я верю, что поход наш на Египет принесет нам удачу. Войска наши многочисленны, как саранча; конница – быстрее могучих горных птиц, а лучники и копьеносцы наши не знают соперников.
– Все это верно, – согласился Асархаддон. – А вот не думаешь ли ты, что урарты, восставшие из праха и тлена, вздумают отомстить нам за кровь своих предков? Они снова сильны и полны злобы.
Асархаддон прищуривает правый глаз и вопросительно смотрит на советника. Он верит этому испытанному воину и хочет знать его мнение.
Прежде чем начать поход на Египет, Асархаддон должен развеять свои сомнения, которые появились вместе с дурным донесением лазутчиков.
Ему надо быть уверенным в том, что враги его – урарты, маннеи[7] и киммерийцы[8] – сейчас не угрожают набегом на земли Ассирии.
– Я знаю донесения лазутчиков, – отвечает советник, смело глядя в гневные глаза Асархаддона. – Урарты снова сильны и могущественны. Но войны они не хотят. Посмотри, чем занят Руса, сын Аргишти? Разве он кует оружие, скликает войска? Нет, он не готовится к битве. Он строит города и оросительные каналы, разводит сады и виноградники. Он угоняет рабов в горы, чтобы добывать медную руду и железо. Урарты снова сильны, но им с нами не сравниться. А когда завоюем Египет, то сильнее нас не будет страны. Тогда, быть может, и сами повторим поход Саргона.
– Однако могущество урартов не угодно нашим богам, – возразил Асархаддон. – Оно неугодно и мне – твоему господину. Его мы должны разрушить, прежде чем начнем свой великий поход на Египет.
Белушезиб молча слушает царя. Слова Асархаддона звучат для него приказом. Он понимает, что поход на Урарту неизбежен. Белушезиб уверен в том, что такой поход сейчас безрассуден, но он не смеет прекословить царю.
И советник не спешит с ответом. Он думает, молча склонившись перед Асархаддоном. И вдруг лицо военачальника расплывается в улыбке. Он выпрямляется и, решительно шагнув вперед, говорит:
– Великий повелитель мой, твоя мысль ясна, как ясно сегодня небо Ассирии. Мы устроим поход против восставших из праха урартов. Это будет небольшой поход, но от него урарты потерпят много невзгод и могущество их будет поколеблено, как угодно твоей царственности. Вели призвать к себе лазутчика Белиддина, который только что вернулся. Ты прикажешь ему узнать все, что надобно нам для похода в Тушпу.[9] Дашь ему верных людей, лошадей и верблюдов, тюки всякого добра. Наши люди прибудут в Тушпу как купцы иноземные. Они будут рыскать вокруг царского дворца Русы, как верные псы.
За это будет им достойная награда, а нам раскроются все тайны урартов, и мы хорошо подготовим свой поход против царя Русы.
– Веди сюда Белиддина, – согласился Асархаддон, пряча улыбку в черных усах.
Белушезиб видел, как преобразилось лицо Асархаддона. Царь был доволен выдумкой советника, и гнев его словно испарился.
Когда Белиддин вошел в библиотеку царя, Асархаддон уже был весел и шутил.
– Говорят, что ты похож на внука урартского царя Аргишти, словно одна мать вас родила, – сказал он, улыбаясь. – Это угодно моей царственности!
– Да будет мир царю, моему господину! – воскликнул Белиддин, падая ниц перед царем. Он не понял шутки царя и со страхом внимал каждому его слову.
– Ты вернешься в Урарту, – говорил царь, не поднимая с колен Белиддина, – и будешь ездить по городам и селениям с раскрытыми глазами.
Ты все будешь видеть и все запоминать. У тебя будут верные люди, много лошадей и всякого добра. Пусть урарты думают, что вы купцы из дальних земель, пусть выменивают у вас тканье, вышивки и медные сосуды. А ты будешь слать нам тайные вести. Нам нужно знать, как охраняются ворота в Тушпе, какие где построены крепости, где сколько воинов собрано для похода; узнаешь, чем они вооружены и в чем их хитрость. Будущей весной мы пойдем в поход. За верную службу тебя ждет достойная награда.
– Я служу тебе, как верный пес, – ответил Белиддин, целуя ноги Асархаддона. – Все мои мысли принадлежат тебе. Все сделаю, все узнаю, все тайны сообщу!
– Завтра гадание, а потом собирайся в Тушпу и знай, что от усердия твоего зависит моя царская щедрость.
Как только Белушезиб и Белиддин покинули покои царя, Асархаддон громко рассмеялся. Его гортанный смех эхом гремел в большой мрачной библиотеке дворца. Писцы, сидящие за дверью в ожидании хлопка, который призывал их к царю, удивленно переглянулись.
* * *
Первые петухи подняли Шумукина с жесткой циновки, уложенной в нише храма Шамаша. Он вскочил и, зябко кутаясь в полотняную накидку, быстро поднялся по узкой лестнице наверх, на плоскую крышу храма. Светлеющее небо было чисто и безоблачно.
– Будет ясный день и угодная тебе жертва, владыка вселенной! – обратился он к богу солнца Шамашу, глядя в сторону восходящего солнца, еще скрытого за дальними горами.
Из глубины храма донеслось блеяние белого ягненка, в последний раз получившего парное молоко. Шумукин спустился вниз и вошел в храм, где все уже было готово для священной жертвы. Посередине длинного, узкого зала стоял белый каменный жертвенник. Рядом сверкали позолотой высокие светильники. В глубине храма возвышалась статуя бога Шамаша, вокруг которой, словно каменные изваяния, стояли коленопреклоненные жрецы.
Шумукин осмотрел их одежды, лица и руки. Малейшее пятнышко на одежде, грязь на руках и лице могут испортить все священнодействие. Шамаш суров – он не простит неряшливости и не даст ответа на вопросы царя.
Когда первые лучи восходящего солнца проникли сквозь круглое отверстие в потолке и коснулись головы гигантской статуи Шамаша, открылись тяжелые бронзовые двери, и на пороге храма появился Асархаддон во всем своем царственном великолепии. На нем – высокая митра из белой шерсти с синими полосами. Широкая лента, усеянная розетками из золотых нитей, придерживает ее на лбу. Одежда темно-синего цвета, с короткими рукавами, расшита красными розетками. Нижний край ее украшен бахромой с несколькими рядами стеклянных бус. Накидка царя расшита причудливым узором, какой умеют вышивать только ассирийские женщины, прославленные своим искусством.
