Ознакомительная версия.
Рожин отдыхал минут десять, затем поднялся и ушел вдоль границы болота. Вернулся он через полчаса, застав путников за трапезой, зачерпнул и отправил в рот пригоршню квашни из раскисших сухарей, прожевал, настороженно оглядываясь по сторонам, сказал:
— Уходить надо.
— Да чтоб у тебя ноги отнялись! — возмутился Васька Лис.
— Вот же изверг! Хуже заплечного мастера! — присоединился к товарищу Игнат Недоля.
Стрельцы недовольно засопели, никому не хотелось сию минуту подниматься и продолжать путь, легкая передышка облегчения не принесла.
— Не орите, — спокойно сказал Рожин, нисколько не удрученный возмущением стрельцов. — Я следы видел.
— Чьи? — устало спросил сотник.
— Скажу, не поверишь. Пойдем, сам глянешь.
Рожин отвернулся и снова направился вдоль границы болота. Мурзинцев вздохнул, грузно поднялся и поплелся вслед за толмачом. Семен Ремезов, проснувшийся, как только Рожин заговорил, вскочил, торбу за спину закинул и побежал следом, да так ретиво, словно он не полчаса спал, а целый день.
— Да ну вас! — Васька Лис в сердцах плюнул, бросил в рот кусок вяленой рыбы и откинулся на траву, с наслаждением растянулся.
— Дурная голова ногам покоя не дает, — согласился с ним Недоля и, умостившись рядом с товарищем, мечтательно добавил: — Водки бы глотнуть…
Десять минут спустя Рожин вывел товарищей к небольшой песчаной проплешине, шириной метров шесть. Вокруг рос шиповник, торчали юные побеги берез, но в середине песок не тронула ни одна травинка. Ближе к болоту песок переходил в торф и дальше затягивался желто-зеленым мхом — там начиналась топь. Рожин, держа наизготовку штуцер, указал в центр песочной полянки. Мурзинцев не сразу понял, куда, на что нужно смотреть. Среди следов от сапог Рожина сотник, уставший и задерганный, некоторое время не мог различить ничего необычного, но затем понял и изумился. Песочная опушка несла на себе два следа босых ног, а удивление вызывали размер следов и расстояние между ними. Оттиски ступней формой напоминали человеческие, только были в три раза больше, и отстояли друг от друга на пару метров.
Мурзинцев и Семен Ремезов осторожно приблизились к первому следу, присели, долго рассматривали.
— Это ж какого роста должен быть человек? — наконец спросил Семен Ремезов.
— То не человек, то менкв, — ответил Рожин. — И ростом он под две сажени.
— Кто-кто? — не понял Мурзинцев.
— Менкв — так их вогулы зовут, — пояснил толмач. — Леший, по-нашему.
— Опять вогульские байки! — вспылил Мурзинцев.
Сотник поймал языком левый ус и принялся яростно его жевать, словно откусить хотел. Семен Ремезов торопливо развязал свою торбу, извлек шнур с узелками, книгу и перо с чернильницей, принялся измерять и зарисовывать следы.
— Там во мху третий след, едва различимый, — не обращая внимания на настроение Мурзинцева, продолжил Рожин. — В болото он ушел.
— Что ж его не видно теперь? — мрачно спросил Мурзинцев, пристально глядя толмачу в глаза.
Семен очнулся, от писанины отвлекся, с тревогой посмотрел на сотника. За всю дорогу из Тобольска он ни разу не видел Мурзинцева в таком настроении. Но толмач невозмутимо выдержал взгляд сотника и так же спокойно ответил:
— Ты, Степан Анисимович, на мне злость не срывай. В том, что твои стрельцы погибли, моей вины нету.
— Может, и так, — мрачно отозвался сотник. — А может, ты с нами затеял игру какую? Следы лешего нам подсунул, кои в песке как раз за десять минут выдавить можно. Что ж ты про менквов нам раньше не рассказывал? Да и про Ас-ики смолчал. Погибели нашей ждешь?!
— А кто б мне поверил?! — вспылил в свою очередь Рожин. — Расскажи я все, что мне ведомо, меня б за юродивого приняли! Остался бы я в Тобольске милостыней побираться, а вы бы сгинули, до Самаровского яма не добравшись! На, полюбуйся!
С этими словами Рожин порывисто развязал кушак, скинул зипун и поднял до шеи подол рубахи. Грудь и живот бороздили четыре грубых рубца, а расстояние между ними было в полвершка, стало быть лапа, продравшая на его теле раны, размер имела в три человеческие ладони.
— О Господи… — выдохнул пораженный Семен.
— Кто это тебя так? — тихо спросил Мурзинцев, начиная понимать, что байки о толмаче, в которых говорилось, что Рожин с самим диаволом в рукопашной схлестнулся, могут оказаться правдой.
— Менкв, — ответил толмач. — Довелось мне по глупости забрести на вогульское капище на Сосьве, вот куль меня и порвал.
Мурзинцев перекрестился.
— С нами Господь, не даст Он нас в обиду, — тихо, в бороду, произнес он, но Рожин его услышал.
— Господь, говоришь? — спросил толмач то ли сотника, то ли сам себя. — А Господь эти земли не видит, они под тысячелетним шаманским камланием сокрыты. Так что мы тут с местными бесами один на один. Мы с тобой, Степан Анисимович, одному князю крест целовали и теперь одно дело на двоих делаем. Нам друг за друга держаться надо, иначе не выжить.
Мурзинцеву стало совестно от своего недоверия к толмачу и оттого, что в этом недоверии хотел на нем злость выместить. Рожин опустил рубаху, неторопливо надел зипун, опоясался, сказал примирительно:
— Ну что, Анисимович, идем Медного гуся брать или будем друг друга недоверием изводить?
Мурзинцев, понурый, но умеющий признавать свою неправду, протянул Рожину руку, ответил:
— Извиняй, Алексей, стар я уже для таких переделок.
— Забудь, — отозвался толмач, отвечая на рукопожатие.
И тут воздух, словно залп пищалей, прорезал дикий вопль, и следом посыпались вразнобой ружейные выстрелы. От усталости и следа не осталось, Рожин, Мурзинцев и Ремезов бросились назад, к товарищам, и впереди всех бежал сотник, в ужасе от мысли, что кто-то еще из его подопечных погиб.
Сотник выскочил на опушку соснового молодняка грудью прямо на ружье. Поверх кремневого замка на сотника смотрели бешеные от страха глаза Прохора Пономарева. Мурзинцев едва успел схватить горячий ствол и задрать его вверх, как бабахнул выстрел. Приклад отдачей врезал стрельцу в плечо сверху, так что он, словно гвоздь от косого удара молотка, сломался в поясе и бухнул на зад. Прошка сидел, широко раскинув ноги, и с ужасом таращился на сотника.
— Отставить пальбу! — заорал Мурзинцев. — Совсем ополоумели?!
Сотник выдернул у Прохора фузею, бросил на землю, схватил Пономарева за шиворот, рывком поставил на ноги и без промедления съездил ему кулаком по роже. Стрелец во второй раз бухнул в траву, но в глазах появилось осознание.
— О Господи!.. Господи!.. — залепетал он. — Повинен, повинен, Степан Анисимович, думал, леший скачет…
Ознакомительная версия.
