Ознакомительная версия.
— Лягушки болотные, пиявки поганые, ящерицы безмозглые! — ревел он. — Как вы смеете не пускать меня к нашей милостивой царице! У меня скот угнали, и мне же не дают пожаловаться! Да я вас к моим овцам под курдюки затолкаю! Я — Полифем, пастух, я — свободный житель Эпира и могу прийти к царице!
Смутьян легко одолел один из маршей лестницы, и до дверей покоя ему оставалось совсем немного, поэтому Гелен живо отпрянул и, захлопнув дверь, с силой задвинул засов.
— Вот скотина! — то ли со смехом, то ли с яростью вскрикнул прорицатель. — Ко всему, только его тут не хватало!..
Среди этого шума из внутреннего покоя светлой тенью выскользнул и молчаливо лег у ног сидящей в кресле царицы ее верный пес. Казалось, он понимал, что настала пора защитить Андромаху. Верхняя губа Тарка, как обычно в таких случаях, угрожающе приподнялась, открывая клыки. Он не рычал, но его молчание, как и его страшный оскал, говорили сами за себя.
— Я хочу видеть царицу Андромаху! — раздалось уже на верхней площадке.
И дальше произошло то, чего никто даже предположить не мог: удар, нанесенный, скорее всего, ногой, обутой в грубую крестьянскую сандалию, заставил мощную дубовую дверь распахнуться настежь. Нет, она не треснула и не сорвалась с петель: но засов, толстый бронзовый брус, толщиной в два пальца, согнулся и вылетел из скобы. Должно быть, пастух ударил как раз против засова и с такой быстротой, что вся сила его слоновьего пинка пришлась на задвижку…
Эфра завизжала, шарахнулась прочь. И было, от чего! В дверном проеме, казалось, заполняя его целиком, вырос не человек, а некое тартарово чудище. Знаменитый пастух Полифем был гигантского роста, и громадный горб, сгибавший пополам его спину, торчавший выше выставленной вперед головы, почти касался верха дверного косяка. Колоссальную фигуру, будто густая шерсть, покрывало какое-то невероятное одеяние, то ли плащ, то ли пеплос из овечьих шкур, лохмотьями свисавших с плеч, болтавшихся на уровне мощных колен. Эти шкуры в талии, если только то была талия, подхватывала толстая веревка, и на ней, как побрякушки, качались огромный нож в деревянных ножнах, сумка размером с небольшой мешок, пастуший рог, срезанный, должно быть, то ли с Критского быка[80], то ли с Минотавра. Посох, который пастух, войдя, сильно наклонил, не то он не прошел бы в дверь, был и вовсе здоровенным древесным стволом, обвитым, будто тирс менады[81], жгутами плюща, и украшенным на конце замысловатой корягой. Голову Полифема покрывал обычный пастушеский колпак из той же овчины, надвинутый до самых глаз, вернее до глаза, потому что глаз был у пастуха один, поперек второго шла полоса темной кожи, а тот единственный, который смотрел, сверкал, точно у волка, из-под свисающей со лба овечьей шерсти. Внизу лицо Полифема скрывала борода, тоже похожая на косматую овчину. Видна была лишь полоска густого загара и оскаленный в улыбке, неожиданно белозубый рот.
— Привет тебе, великая и славная царица Андромаха! — прогремел великан, кланяясь, насколько мог поклониться горбун. — Я — твой подданный и прошу меня выслушать!
— Да как ты смеешь, невежа! — вскрикнул охранник, тот, что успел войти в комнату и предупредить о явлении смутьяна. — Да ты…
— Пошел с дороги! — взревел пастух.
Не замечая нацеленного ему в грудь меча, он левой рукой (в правой был посох) легко подхватил рослого и мощного воина за край кожаного нагрудника и, слегка развернувшись, просто-напросто вышвырнул его за дверь. Воин с диким воплем полетел в пролет лестницы, а гнавшиеся за Полифемом другие охранники с ужасом, вопя еще громче, кинулись вниз, уже ничуть не желая связываться с чудовищем.
— Милостивая царица, я хочу говорить только с тобой! — рявкнул Полифем, и в голосе его, низком и хриплом, прозвучало бешенство. — Вели всем уйти, чтоб я их тоже не отправил считать ступени! Ну!
— Уйдите все! — спокойно, повелительно произнесла Андромаха в мгновенно наступившей тишине. — Гелен, Феникс, оставьте мои покои. Эфра, ступай в спальню.
— Я не оставлю тебя, царица! — дрогнувшим голосом произнес старый царедворец. — Это же… Это же безумец…
Громадный пастух глянул на него своим единственным глазом и вдруг тихо усмехнулся.
— Ты что, почтенный старец, думаешь, что сможешь защитить царицу ОТ МЕНЯ? А? И неужто думаешь, что я причиню ей вред? Да весь Эпир говорит, какая она добрая! Но я хочу, чтоб мне дали ей одной все обсказать.
Он шагнул вперед, наполняя комнату душным запахом грязной овчины. И в тот же миг громадный золотистый пес, лежавший у ног царицы, сорвался с места.
— Назад, Тарк! Назад! — закричала Андромаха.
Но Тарк впервые не подчинился приказу. Двумя прыжками он пересек комнату и прыгнул на грудь пастуха. Однако то было не нападение! Пес присел на задние лапы, взвизгнув, как щенок, подскочил, норовя лизнуть бородатую физиономию, при этом его пушистый хвост отчаянно мотался из стороны в сторону.
— Боги! — прошептал Феникс. — Да он еще и колдун!
— Ничего я не колдун! — отозвался Полифем, у которого был, как видно, отличный слух. — А вот животина всякая меня, и точно, любит. Ей, животине, плевать, что я горбатый да одноглазый…
И, положив руку на голову пса, пастух произнес еле слышно, так, что слова его различила только Эфра, стоявшая ближе всех:
— Все, Тарк! Тихо. Быстро назад, к Андромахе!
Пес вновь осел на задние ноги, тихо завизжал и медленно, пятясь задом, отполз к креслу царицы, продолжая вилять хвостом.
— Всем выйти, я сказала! — уже резко проговорила Андромаха, делая страшные усилия, чтобы не показать охватившего ее возбуждения. — Я хочу выслушать этого человека, как он просит, один на один. Если Тарк ему доверяет, значит, он не причинит мне вреда. Феникс, Гелен, ступайте!
Прорицатель почувствовал, что нужно уступить. Тем не менее, раз уж он собирался стать царем в Эпире, нельзя было так явно показывать слабость и, тем более, трусость.
— Если ты пришел жаловаться, пастух, — проговорил он, — то жалуйся и мне тоже. Возможно, вскоре мне придется наводить здесь порядок…
Полифем резко, всем телом повернулся к Гелену, и взгляд его единственного глаза заставил прорицателя отшатнуться. В этом взгляде была такая беспредельная ярость и вместе с тем такая нечеловеческая сила, что троянец вдруг ощутил головокружение и понял: это от страха. «Такой взгляд может убить!» — подумал он.
— Иди прочь! — выдохнул ему в лицо Полифем. — Или я тебе ноги оторву!
Ужас помешал Гелену ясно осмыслить эти слова. В хладнокровном состоянии он обязательно сообразил бы, отчего прозвучала именно такая угроза, но сейчас был не в состоянии соображать. Не сказав больше ни слова, он выскочил за дверь. Феникс, поймав успокаивающий взгляд Андромахи, последовал за ним.
Ознакомительная версия.
