Монах громко захихикал. Он взял Пьера под руку и провел его через двор в главное здание. В воздухе стоял сильный запах, похожий на тот, который бывает при засолке огурцов.
— Мне показалось, что ты гораздо старше, мой друг. Высокий рост, как у тебя, часто вводит меня в заблуждение, поскольку мои собственные размеры, как видишь, одинаковы во всех направлениях. Монастырь Сен-Жермен не гостиница. Если ты можешь заплатить за свой отдых здесь — хорошо. Если не можешь — тоже хорошо. И ты волен оставаться здесь сколько захочешь.
— О, я иду завтра в Париж.
— Ты сказал — в Париж?
— Да.
Монах покачал головой. Он провел Пьера по длинному залу, и при каждом шаге запах усиливался. Наконец, Пьер увидел его источник. Прямо напротив двери одной из келий стояла большая бочка с жидкостью, от которой поднимался пар. Из бочки торчала метла.
— Большинство людей бегут из Парижа, если могут, — заметил монах. — Вот твоя комната. Может быть, не столь роскошная как в гостинице, но за ее чистоту я ручаюсь. Я только что выскреб ее с горячим уксусом. Теперь я должен помыть зал.
— Я пришел из Руана, — пояснил Пьер, — и мне не знаком этот обычай.
Толстый монах бросил острый взгляд на гостя, но в лице Пьера не было насмешки.
— Это не обычай, — сказал он серьезным тоном. — И это не обычай петь реквием как раз перед вечерней. Необходимо большое количество молитв и уксуса в любое время года, чтобы не допустить в дом заразу. Ты знаешь, что в Париже чума?
— Нет, я не знал. Если бы я знал, то, наверное, остался бы в Руане.
— Вероятно, тебе лучше вернуться домой.
Пьер объяснил цель своего путешествия, и монах согласился, что поскольку это в интересах Церкви, надо выполнить задание.
— Но по крайней мере поговори с аббатом. Я скажу ему о тебе. Что касается меня, я предпочел бы вернуться без свечей и провести сто лет в чистилище, чем идти сейчас в Париж. Конечно, аббат может думать иначе. А теперь я должен вернуться к работе.
Он засучил рукава, заткнул полы своей рясы за пояс и начал протирать горячим уксусом стены, каменный пол и даже сводчатые потолки в тех местах, до которых мог дотянуться. Пьер чувствовал себя неловко, стоя без дела в дверях своей кельи, в то время как толстый маленький человек так усердно работал.
— Могу ли я помочь тебе, любезный монах? — предложил он.
— Это добрая мысль, — ответил монах с явным облегчением. — Я буду рад, если ты поможешь. Я схожу за метлой для тебя.
Вскоре Пьер с метлой в руках, которая оказалась очень тяжелой, работал бок о бок с монахом. Прежде чем он овладел техникой обращения с метлой, он весь облился горячим уксусом, так что тело его чесалось, и от него шел пар, как от взмыленной лошади после скачки. Зато зал целую вечность не видел такой чистки.
После ужина аббат отвел Пьера в сторону. Это был благообразный старик, но в глазах его горел холодный огонь, который Пьер иногда замечал в глазах Изамбара. Он напоминал также блеск стали на лучших изделиях Абдула.
— Твой напарник по чистке, — улыбнулся аббат, — рассказал мне, как доблестно ты размахивал метлой, служа Церкви и страдающему человечеству. Боюсь, что я не смогу тебе посоветовать, юноша, идти ли тебе в Париж или возвращаться в Руан. Вероятно, когда ты станешь старше, тебе придется принимать много подобных решений. Меня часто просят дать ответ на вопросы, возникающие в сознании человека, но я, конечно, не могу этого сделать. Если ты вернешься домой, это не будет трусостью, и если ты примешь такое решение, я напишу письмо твоему священнику. Никто не станет упрекать тебя за уклонение от чумы.
— А если я пойду, Отче?
— Вы совершите самый прекрасный поступок, какой я только могу вообразить, сэр.
Разумеется, после этого Пьеру было нечего сказать; и если коварный старый ловец человеческих душ поймал еще одну душу для Бога, он действовал в рамках своих религиозных полномочий и выполнял свои обязанности. Обращение «сэр» звучало в ушах юного Пьера весь следующий день.
Маленькая группа монахов собралась на следующее утро у ворот проводить его, и он понял, что они будут вспоминать его не только в молитвах. Его мешок раздулся от колбас и ломтей хлеба. Они сделали ему особый кожаный ремень — он перекрещивался на спине и груди и концы его сходились у правого бедра, и здесь, на том месте, где крупные вельможи иногда носили знак своего рыцарского ордена, висел кувшин пахучего уксуса. Аббат отказался от его пожертвований и подал ему носовой платок. У Пьера до сих пор никогда не было платка.
— Смачивай его почаще в уксусе, — сказал старый священник, — и непрерывно дыши его испарениями. Доктора говорят, что это предохраняет от чумы. А теперь иди, и да хранит тебя Бог!
Это утро было самым приятным за все путешествие. Дорога на Париж была четко обозначена и шла, главным образом, под гору. Незначительное движение было целиком направлено в одну сторону и состояло в основном из небольших групп мужчин и женщин верхом. Очевидно это были состоятельные семейства, многие из них имели тяжело нагруженных вьючных мулов. Они покинули Париж рано утром. Они были сосредоточенными и серьезными, но без признаков паники. Пьера поразила их озабоченность. Никто из них не приветствовал его и даже не взглянул на него.
Маленькие фермы, которые все чаще попадались на пути, имели какой-то странный вид. Из труб шел дым, следовательно, в домах находились люди, но все двери были заперты и никто не работал в полях. После полудня Пьеру стали попадаться торговые заведения в предместьях города, но все они были безлюдны. Несколько мельниц, сыромятная и литейная мастерские, двор каменотеса — все были пустынны и забиты досками. Только собаки бродили за оградой, где находились печи для обжига и штабеля необожженных кирпича и черепицы и где обычно работали десятки людей. Все печи были холодными.
Пьер миновал несколько гостиниц, но они тоже были закрыты. Внезапно он обрадовался, потому что ему не надо было раздумывать, зайти ли в одну из них. Как и все в большом Париже, он хотел по возможности ни с кем не встречаться. Он боялся вступать в контакт с другими людьми, его сильнейшим желанием было побежать в церковь, схватить заказанные свечи и броситься вон из города. Он видел городские стены, но они все еще были далеко. Справа и слева от стен он видел реку. Трудно было представить, что это та же река, которая течет у стен далекого Руана.
Пьер, конечно, был знаком с расположением Руана, обнесенного стенами, но для него было неожиданностью, насколько далеко Париж перешагнул границы своих фортификационных сооружений. Дома крестьян стояли на полях, размеры которых все уменьшались; наконец, поля совсем исчезли, дома стояли группами, разделенные полосками земли, на которых в этом году даже ничего не росло. Фактически он был уже в Париже, хотя и далеко за пределами его стен. Наконец, он понял, что вошел в город и что пора перекусить. Судя по солнцу, это был бы ранний ужин. Он решил спросить дорогу до Сент-Шапель. Поскольку гостиницы были закрыты, а улицы пусты, он смело постучался в дверь дома и, не получив ответа, открыл ее. Тотчас же его ноздри ощутили запах смерти. Два разлагающихся трупа лежали на полу. Пьер захлопнул дверь и добежал до следующего дома, но прежде чем он постучал, дверь чуть-чуть приоткрылась, и ему навстречу высунулось грозное острие копья.
