— Убирайся! — приказал мужской голос.
— Но в том доме лежат мертвецы.
Человек засмеялся:
— Ты идиот! Конечно, лежат! Что я могу сделать? Немедленно убирайся или я проколю тебя! — Дверь приоткрылась чуть пошире, и Пьер понял, что человек готов это сделать.
Пьер бросился бежать и проскочил все остальные дома в этой группе. Небольшой ручей с переброшенным через него крепким мостом отделял ее от следующего скопления домов. Он остановился на мосту и намочил платок в уксусе, прежде чем постучать в дверь самого большого и аккуратного дома. Он был первым на его пути и ручей протекал под его окнами, которые были довольно большими для того времени. Это говорило о том, что владелец богат или служит в городской охране — или то и другое вместе. Ответа не было, и Пьер постучал еще раз. Не услышав ответа, он толкнул дверь и она легко отворилась. Внутри никого не было. Четыре хорошо обставленные комнаты были пусты. Под крышей была мансарда и Пьер громко крикнул, что он не вор, он просто хочет узнать, как пройти к церкви Сент-Шапель. Но сверху никто не ответил, тогда Пьер поднялся по лестнице и осмотрелся. Здесь тоже никого не было.
По-видимому, это была кладовая. Здесь находилась кое-какая простая мебель, но ни кусочка пищи, ни запасных горшков или кастрюль, ни покрывал для кроватей, ни тканей для одежды, никаких признаков бережливого хранения всяких мелочей, которые люди того времени держали на чердаках на черный день. Дом был совершенно опустошен и имел заброшенный вид, как будто его владелец надолго уехал.
Пьер спустился вниз и сел на скамейку, мешок все еще был у него на спине, а платок, смоченный уксусом, в руке. Он раздумывал, что делать дальше. Прием, оказанный ему в столице Франции, говорил о том, что идти к воротам сегодня вечером не имеет смысла. Если люди предместий столь подозрительны, что же говорить о стражниках? Он решил подождать до утра. Зазвонили к вечерне, такого количества колоколов он не слышал никогда в жизни, и Пьер поел впервые после того, как он покинул монастырь. Когда наступили сумерки, он услышал стук колес по грубому булыжнику мостовой и увидел небольшую двуколку, которая переехала через мост и остановилась недалеко от ручья. Два работника быстро распрягли мулов и освободили дышло, которое до этого располагалось горизонтально. Повозка наклонилась и то, что в ней находилось, грудой вывалилось на дорогу.
Как по волшебству из домов показались люди, раздались злобные проклятия и испуганные крики:
— Заберите это! Заберите! Не сюда!
Пьер ужаснулся, увидев на дороге с полдюжины трупов. Воздух вновь наполнился запахом смерти. Возчики, очевидно, были пьяны, но они выровняли дышло, со знанием дела закрепили его, не обращая внимания на угрозы толпы, которая увеличилась, но держалась на безопасном расстоянии.
Одно из тел, богато одетой женщины, зацепилось одеждой за гвоздь на двуколке, но они грубо столкнули его на груду трупов. Пьер, движимый испугом и непреодолимым любопытством, присоединился к толпе. Работники прыгнули на двуколку. Один ударил кнутом мулов, а другой издевательски-элегантно поклонился, прижав засаленную шляпу к сердцу, и ответил на проклятия таким потоком пьяной ругани, какого Пьер никогда не слышал. Тут же в возчиков полетели камни, двуколка загрохотала по мосту, люди в ней уклонялись от камней, ругались и смеялись, когда камни ударяли в их отвратительный экипаж.
Толпа, окружившая трупы, зашевелилась, в этом движении прослеживалась какая-то цель; один из людей, тот самый, который угрожал Пьеру копьем, сказал:
— Мы должны сделать то, что мы уже делали прежде. Быстро!
Не прикасаясь к груде обезображенных человеческих тел, люди начали бросать на нее палки, солому, колотые дрова. Кто-то принес большую бадью жидкого дегтя и вылил на трупы. Когда деготь коснулся женщины, Пьеру показалось, что она шевельнулась. Один из людей крикнул, чтобы принесли факел. В этот момент женщина действительно зашевелилась. Пьер был уверен, что другие видели это, но никто ничего не предпринимал. От одного из домов бежал человек с большим факелом.
Пьер видел, как сожгли двух женщин, одну из них заживо, и он не собирался снова быть свидетелем этого.
— Подождите минутку! Подождите! — закричал он, неосторожно подбежав к самой груде трупов. — Она жива!
— Нет, не жива! — ответил владелец копья. — Убирайся, осел! Не прикасайся к ней, — и он поджег дрова.
Пьер забыл об отвращении и поднял женщину. Толпа в ужасе расступилась и дала ему пройти. Позади него бешено заполыхало пламя, люди столпились с наветренной стороны и некоторое время смотрели на костер. Затем они вспомнили об опасности, которую представляли друг для друга, скрылись в домах и заперли двери, оставив горящий костер на пустынной улице.
Первой мыслью Пьера было отнести бедное создание на руках в дом, который он занял, но она вызывала такое отвращение из-за контакта с трупами и была настолько покрыта пятнами грязи, что он остановился на мосту и задумчиво посмотрел на ручей. Было ясно, что нужно делать. Он осторожно положил ее на землю. Потом он погрузил платок в воду и обмыл ее лицо. Все пятна исчезли. Он вымыл ее руки, и они тоже стали чистыми и белыми, как у леди, без какого-либо следа работы. Ее губы зашевелились и она прошептала что-то, но в ее словах не было смысла. Пьер решил, что она бредит.
Ее платье было разорвано и все в грязи, драгоценности, которые могли быть на ней, исчезли. Пьер с неприязнью посмотрел на смердящее платье. Запах был ужасный. С виноватым чувством он решил снять его, заметив, что кусты на берегу ручья полностью окружают это место и его не видно с дороги, хотя, если бы он хорошенько подумал об уединении, он понял бы, что никто во всем Париже не находится в большей безопасности от вмешательства извне, чем он с таким компаньоном. Пьеру никогда раньше не приходилось снимать платье с женщины и он не представлял, как это делается. После осмотра он обнаружил, что шнуровку лифа можно распустить, а пояс расстегнуть. Остальное не составляло труда. Он подержал пояс в руках, поражаясь, как такая смехотворно короткая вещь может сойтись вокруг человеческой талии. Он тщательно выстирал платье в ручье и оно стало значительно чище, хотя деготь, разумеется, не отстирался. Ее белая сорочка была столь же грязна как платье, и Пьер решил постирать и ее, оставив женщину совершенно обнаженной на траве. Когда одежда была выжата и мокрыми кучками разложена на земле, Пьер убедился, что одеть на нее мокрые вещи невозможно, поэтому он отнес ее в дом и положил на кровать, потом принес одежду и разложил для сушки на мебели. Она все еще лепетала что-то в бреду и сильно дрожала. Пьер решил, что это от холодной воды, но тут он ничем не мог помочь. Он вернулся к ручью и снял свою одежду, которая тоже запачкалась во время спасения женщины. Он растер и очистил свое тело в воде и тщательно прополоскал одежду. Купание в холодной воде хорошо подействовало на его кожу, которая все еще чесалась от вчерашних потеков уксуса. Совершенно нагой и гораздо более стыдящийся своей наготы, чем ее, он вернулся в дом, держа одежду подмышкой. В присутствии женщины, к которой, по-видимому, возвращалось сознание, он покраснел и надел влажные, неудобные трусы. Верхнюю одежду он расстелил для сушки, как и одежду женщины.
