брасам!
Хорнблауэр был у нактоуза, торопливо брал пеленг.
При слабом ветре капер с его высокими мачтами будет идти куда быстрее громоздкого двухпалубника. Все, что они могут, – это оставаться в наветренной позиции, чтобы отрезать «Бланшфлеру» путь в открытое море.
– Свистать всех наверх! – крикнул Буш. – Все по местам!
Застучали барабаны, матросы бросились занимать места по боевому расписанию.
– Выдвинуть пушки! – продолжал Буш. – Один бортовой залп – и ему крышка!
Взревели катки под тремя тоннами металла. У каждого орудия столпился взволнованный расчет. Медленно тлели фитили.
– Эй, на мачте! Не зевай! – заорал Буш, потом, уже тише, заметил Хорнблауэру: – Он мог повернуть назад и сбить нас со следа.
Всегда оставалась вероятность, что наверху туман реже и впередсмотрящий различит стеньги «Бланшфлера», даже если с палубы ничего не видно.
Несколько минут слышались только крики лотового; «Несравненная» легонько покачивалась на волнах, но того, что она движется вперед, не чувствовалось совсем.
– Метка двадцать! – крикнул лотовый.
Еще до того, как он произнес последнее слово, Буш и Хорнблауэр переглянулись. До сих пор оба подсознательно слушали крики лотового, даже не замечая их на сознательном уровне. Однако слово «метка» означало, что под ними не больше двадцати саженей.
– Мелеет, сэр, – заметил Буш.
Тут впередсмотрящий заорал снова:
– Парус с подветренной раковины, сэр!
Буш и Хорнблауэр кинулись к борту, но в липком тумане ничего было не различить.
– Эй, на салинге! Что видишь?
– Теперь ничего, сэр! Мелькнули брамсели и пропали. А, вот они опять, сэр. Два румба… три румба за левым траверзом.
– Какой курс?
– Тот, что и у нас, сэр. Теперь опять ничего не видно.
– Дать по ним залп, сэр? – спросил Буш.
– Пока нет, – ответил Хорнблауэр.
– Приготовиться батарее левого борта! – крикнул Буш.
Даже с такого расстояния бортовой залп может сбить мачту, и тогда каперу уже не уйти.
– Велите канонирам не стрелять без команды, – сказал Хорнблауэр. – Это может быть «Лотос».
– Верно, черт побери! – воскликнул Буш.
Когда эскадра шла к Рюгену, «Лотос» был на левом траверзе «Несравненной». Кто-то определенно стрелял – возможно, «Лотос». В таком случае он устремился в погоню за «Бланшфлером» и сейчас должен быть ровно там, где впередсмотрящий заметил брамсели; в таком тумане брамсели шлюпа и брамсели француза будут настолько схожи, что даже опытному моряку недолго их перепутать.
– Ветер крепчает, сэр, – заметил Херст.
– Да, – согласился Буш. – Дай-то Бог, чтобы он разогнал туман!
«Несравненная» заметно накренилась под усилившимся ветром. Из-под водореза донеслась веселая музыка рассекаемых морских волн.
– Глубже восемнадцати! – крикнул лотовый.
И тут двадцать голосов завопили разом:
– Вот он! Парус на левом траверзе! Это «Лотос»!
Туман в той стороне рассеялся. «Лотос» под всеми парусами шел примерно в трех кабельтовых от «Несравненной».
– Спросите, где последний раз видели противника! – рявкнул Буш.
– Парус… последний… раз… видели… впереди, – прочитал сигнальный мичман в подзорную трубу.
– Много нам пользы от этих сведений! – проворчал Буш.
Горизонт еще не расчистился, хотя в воздухе уже проблескивал бледный солнечный свет и бледное солнце – не золотое, а серебристое – только что проглянуло на востоке.
– Вот он! – раздалось с мачты. – На левой раковине, корпус за горизонтом!
– Ушел, черт побери! – воскликнул Херст. – Должно быть, они повернули, как только нас увидели.
С палубы были видны только брамсели «Бланшфлера» – значит до него больше шести миль. Он уходил по ветру под всеми парусами. На мачту «Лотоса» взлетела цепочка флажков, и пушечный выстрел известил о важности сигнала.
– Они тоже его увидели, – заметил Буш.
– Поворот через фордевинд, пожалуйста, капитан Буш. Сигнальте: «Все в погоню».
«Несравненная» под брань офицеров, распекавших команду за медлительность, легла на другой галс. «Лотос» развернулся, и теперь его бушприт указывал прямо на «Бланшфлер». Капер был окружен: впереди – померанский берег, на ветре – «Несравненная», справа и слева – «Лотос» и «Ворон».
– «Ворон» уже должен был с ним поравняться, сэр, – сказал Буш. – А кечи мы скоро соберем, как бы они ни рассеялись в тумане.
– Глубже четырнадцати! – крикнул лотовый.
Хорнблауэр смотрел, как он сноровисто раскручивает лотлинь, бросая лот далеко вперед, считывает метку, когда корабль проходит через вертикальную линию, и тут же выбирает линь, чтобы забросить снова. Утомительная и тяжелая работа; более того, вытаскивая сто футов мокрого троса, лотовый неизбежно промокает до нитки. Хорнблауэр хорошо себе представлял, как живут матросы, как мало у них шансов высушить одежду. Мичманом на «Неустанном» он бросал лот в ту дикую ночь, когда они уничтожили «Друа де л’ом» возле Бискайского берега. Тогда он продрог до костей, а пальцы так онемели, что едва различали метки: белый ситец, кожу с дыркой посередине и остальные. Сейчас он наверняка не сумеет бросить лот и уж точно не вспомнит порядок меток. Хотелось верить, что Бушу достанет человеколюбия и здравого смысла вовремя сменять лотовых и проследить, чтоб им было где просушиться, но в такие дела коммодор лезть не вправе. Буш лично отвечает за всю внутреннюю жизнь корабля и ревниво отнесется к любому вмешательству коммодора; высокий статус имеет свои изъяны.
– Метка десять! – крикнул лотовый.
