самое лучшее" и следующий час жизни полностью посвятил чревоугодию. Нет, правда, казённая пища наверняка была полезнее, содержала все нужные организму вещества, всякие там витамины и микроэлементы, а вещества вредные, напротив не содержала. Она была вкусной и могу поспорить, что готовили её с соблюдением санитарных норм. Одно плохо – еда была казённой, и тюремное её происхождение отравляло жизнь и портило аппетит. О содержании витаминов в пище трактирной и санитарных нормах её приготовления информация отсутствовала, что ничуть не помешало мне вполне ей насладиться.
Телятина была доедена, вино наполовину выпито, а подносчик тащил какой–то десерт – с виду то ли кисель, то ли квас здесь так выглядел.
– Хозяина Василием Михайловичем зовут? – спросил я подносчика.
– Точно так, – с поклоном ответил он.
– Позови, – приказал я.
Человек напрягся, пытаясь угадать по моему лицу, чем вызвано такое желание и чем оно может грозить ему самому.
– Живее, – поторопил я.
Через минуту в закуток вошёл хозяин – крепкий бородатый мужик. Человек маячил за его спиной, готовый в зависимости от оборота бежать за подмогой или за водкой.
– Садитесь, – кивнул я на стул.
Василий Михайлович замялся лишь на мгновение, так как я, приподняв ладонь, явил его взгляду стопку тяжёлых монет с профилем императрицы Елизаветы.
– Пошёл вон, – негромко крикнул хозяин работнику.
– Принести чего? – осведомился тот.
Трактирщик коротко взглянул на меня, но, уловив равнодушие, свирепо шикнул на парня. Лишний свидетель исчез, а мы некоторое время буравили друг друга взглядами.
– Мне нужна помощь, Василий Михайлович, – признался я. – Один человек на ярмарке посоветовал обратиться именно к вам.
– Какой человек? – сразу спросил хозяин.
– Он не назвался, но оказал мне услуги такого свойства, что я склонен ему доверять.
– И какого же рода помощь вам требуется? – после небольшой паузы спросил он.
– Видите ли, Василий Михайлович, я здесь давно не бывал и хочу, чтобы вы просветили меня о делах купеческих. Кто в последние годы в гору пошёл, кто, напротив, в разорение впал. С кем можно дело иметь, а с кем лучше поостеречься.
– Да откуда же я знаю? – трактирщик прищурился. – Я от этого далёк, знаете ли. А ко мне, если кто и заходит иной раз посидеть, так думами не делится.
Мои пальцы побарабанили над монетами.
– Но одни чаще заходят, другие реже, верно? – я улыбнулся. – Одни целковый оставляют, другие и на сотню погулять любят?
Хозяин сверкнул глазами. Видимо случались любители погулять и "поширше".
– О всяких там тайнах не спрашиваю, – ещё раз улыбнулся я. – Расскажите, что люди говорят. Быть может слухи какие–то ходят.
– Что ж, – он подумал и сдался. – Разное говорят. Хорошо сейчас дела идут у Извольского...
***
Липовый документ прожигал внутренний карман, но на воротах острога моей личностью даже не заинтересовались. Уязвимое место полицейского государства заключается в невозможности держать людей в постоянном напряжении. Служба велась спустя рукава, а проверкам повергались только гружёные возы идущие в город. Видимо с них было что взять.
Мои вопросы однозначно вызвали подозрение у хозяина трактира. На протяжении всего разговора Василий Михайлович изучал меня тем же пытливым взглядом, что до него и Копыто. Доносить властям он вряд ли сподобится – не того сорта человек, – а вот предупредить самих купцов может вполне. А купцы, заподозрив разбой или мошенничество, будут дожидаться меня с дубьём и ватагой приспешников. И прежде всего ждать будут те мироеды, что ворочают огромными капиталами. На том я и построил расчёт.
Сам же отправился к купцу Брагину, который жил на Студёной улице, расположенной между большим и малым острогами. "Хороший был купец, да весь вышел, – охарактеризовал его хозяин трактира. – Связался на ярмарке с мухрыжниками одними. Товар ему подсунули порченый, а он проглядел. В долги залез, да так залез, что навряд ли выберется".
Вдоль улицы и всюду вокруг, словно провода на заре телефонизации, висели на подпорках верёвки. Их растягивали, чуть ли не на версту, а десятки людей скручивали из верёвок канаты.
Избёнка почти на самой окраине города выглядела чуть лучше крестьянской. Дверь открыл хозяин и на просьбу впустить для важного разговора, молча кивнул. Внутри купеческое жилище выглядело чистым, но бедным. О прежнем достатке свидетельствовала только дорогая посуда на столе и занавески на окнах.
За столом сидела красивая молодая женщина. Завидев гостя, она встала и поклонилась, но так, слегка, с чувством собственного достоинства.
– Чаю попьёте с нами? – спросила она.
– С удовольствием, – ответил я, подсаживаясь к столу.
Пока хозяйка наливала чай, я представился, использовав имя из краденого документа, но придав ему более солидную форму.
– С чем пожаловали, Иван Прохорович? – спросил купец.
– Хочу заключить с вами сделку, Ефим Семёныч, – ответил я, широко улыбаясь.
Он как–то насупился и довольно долго молча глядел на меня. Так же молча, не убирая с лица улыбки, я выдержал взгляд.
– Федора, – обратился он к женщине. – Пойди–ка к себе.
Хозяйка вышла в соседнюю комнату, а хозяин продолжил молчание.
– Слышал, у вас долга сто пятьдесят рублей скопилось, – не стал я ходить вокруг да около. – Как раз на такую сумму у меня и дело.
В глазах купца на мгновение вспыхнула надежда но тут же потухла.
– Ежели что недоброе, то не говорите лучше, всё равно не возьмусь. А ежели другое, то... – он едва заметно вздохнул. – Сами только что помянули, взять с меня нечего. Прогорел я. Ничего не осталось.
– А вот и нет, – сказал я. – У вас остался опыт, знания. Они–то мне и нужны. Видите ли в чём дело, Ефим Семёныч, я очень долго не был в России, вёл дела в европейских колониях, путешествовал, знаете ли, и местные порядки изрядно подзабыл. Да и порядки могли измениться порядком.
Я вновь широко улыбнулся, но за каламбур не извинился. Я вообще никогда не извиняюсь за каламбуры. Просто не понимаю, в чём тут провинность?
– Думаю, вы сможете мне кое–что рассказать и показать, а кое–чему и подучить, – продолжил я. – А я в долгу не останусь и готов заплатить вам как раз те самые сто пятьдесят рублей за науку.
Брагин чуть плюшкой не подавился.
– За науку? – мрачно усмехнулся он. – Не морочили бы
