— Вот умница, вот молодчина! Всё, всё, успокойся, мы спаслись…
Испуг начал проходить. Буланка опустила голову и долго-долго пила, никак не могла напиться. Ахлестышев вычёсывал ей из гривы и хвоста тлеющие угли и бросал вниз. Остальные тоже шарили по телеге, по своим вещам, по волосам и одежде и везде находили угли и пепел. Наконец Батырь вывел телегу на набережную, подвесил лошади торбу с овсом. Ольга с Евникией, бледные, напуганные, в прожжённых во многих местах пыльниках, озирались по сторонам.
— Куда же мы поедем? — спросила Шехонская. — Взгляните, что там делается!
На Замоскворечье страшно было смотреть. Огромная стена пламени, несколько вёрст шириной и в сто саженей высотой, медленно, но неотвратимо надвигалась на дома. Словно лава вулкана, она ползла, сметая всё на пути. Пламя переливалось самыми разными оттенками: от молочно-белого до фиолетово-розового. Почти во всех московских особняках имелись запасы смолы, дёгтя, масла и водки. Когда огонь добирался до них, то вспыхивал с удвоенной силой и менял цвет. В воздух, будто ковры-самолёты, взмывали листы кровельного железа. Ветер, с утра тихий, превратился теперь в ураган. Он, как огромными мехами, раздувал и разгонял пожар. По небу неслись горящие головни, доски и целые брёвна. Они легко перелетали через реку и сыпались на Кремль и жилые кварталы, давая источник новым пожарам. Казалось, кто-то обстреливал беззащитный город зажигательными бомбами. Безопасных мест в Москве не осталось… Наступило затмение: солнце заслонила толща дыма. На улицах толпились ошалелые, перепуганные люди. Женщины с маленькими детьми на руках перебегали из переулка в переулок в поисках укрытия, и нигде его не находили. Дети постарше бежали сами, держась за материнские подолы. То тут, то там здания обрушивались на головы несчастных, погребая их под обломками. Ад, сущий ад…
Ольга вцепилась в Петра и глазами, полными слёз, смотрела на эту жуткую картину. Потом сказала:
— Оглянись вокруг.
Ахлёстышев поворотился. Огонь был повсюду. Бежать оказалось некуда. Лишь Кремль стоял в море огня, подобный острову, но и там кричали и бегали в страхе фигурки солдат.
— Пропала Москва, — чуть слышно сказала Ольга. — И мы пропали. Божий суд настал…
По Кремлёвской набережной к ним подошёл патруль. Восемь карабинеров во главе с лейтенантом: чумазые, в прожжённых мундирах, с опалёнными волосами. Пётр вытянулся перед офицером во фрунт.
— Что ты здесь делаешь, фланкёр? — строго спросил лейтенант, оглядывая женщин и возницу.
— Сопровождаю русскую княгиню согласно распоряжениям господина капитана!
— Какую ещё княгиню? И почему ваш капитан о ней печётся?
— Не могу знать, господин лейтенант. Я просто исполняю команду. Мне велено доставить княгиню Шехонскую с камеристкой к Серпуховской заставе.
— У тебя есть с собой письменный приказ?
— Так точно! За подписью сержант-майора Жака Анжильбера.
— А, Большой Жак! — радостно воскликнул офицер. — Это твой ротный фельдфебель?
И отвёл руку Петра с приказом, не став его даже рассматривать.
— Большой Жак здорово поддержал нас под Фридландом. Знаменитая личность! Правда ли, что его переводят в Старую гвардию?
— Ходят такие слухи. Нам будет его очень не хватать…
— Да, такие люди составляют лицо полка. Но, фланкёр, я вынужден прогнать вашу повозку с набережной. Вы не имеете права здесь находиться. Извини, но у меня тоже приказ.
— Но куда же нам деваться, господин лейтенант? Только возле реки ещё можно уцелеть!
— Ничем не могу помочь. Набережная и Каменный мост должны быть свободны от посторонних. И не возражай, иначе Большому Жаку придётся выручать тебя с гауптвахты! Давай, дружище, проваливай отсюда поживее со своей княгиней…
Ахлестышеву пришлось усадить всех в телегу и приказать Батырю:
— Рюс, пошёль!
Отъехав от патруля на порядочное расстояние, тот спросил:
— Что случилось? Почему нас прогнали?
— Похоже, готовят Бонапарту пути бегства. На случай, если Кремль тоже загорится. Лейтенант сказал, что набережная и мост должны быть свободны от посторонних.
— Эх-ма! Куда же мы теперь?
— Нужно место, где большая пустая площадь и рядом — вода. Соображаешь?
— Ага! Болотная?
— Она самая. Там только ларьки. А Водоотводный канал не пропустит огонь, идущий низом. Гони туда!
Телега проехала длинный корпус Суконного двора, стала заворачивать на Болотную и тут же остановилась. Всё пространство площади оказалось забито спасающимися людьми. Несколько тысяч человек разбили лагерь. Они сидели кучками возле своего скарба, и с ужасом разглядывали надвигающуюся с юга стену огня. Ахлестышев начал высматривать свободное место, как вдруг Саша схватил его за плечо.
— Яковлев! Ох, некстати…
Действительно, прямо перед ними с ружьём в руках стоял следственный пристав, переодетый в кафтан.
— Вот и попались, — буднично констатировал он. — Не захотели в рудники, стервецы? Тогда здесь подыхайте.
Яковлев! Мучитель и гонитель, сломавший ему жизнь! Вот теперь посчитаемся — война всё спишет, и концов не найдут… Пётр полез за пистолетом, но сыщик правильно понял его движение.
— Ребята, ко мне!
Немедленно восемь или девять мужиков с ружьями и пиками со всех концов площади бросились на голос.
— Убейте этих! Они французские шпионы!
Без рассуждений мужики вскинули ружья. Саша-Батырь, изловчившись, на пятачке развернул телегу и заорал диким голосом:
— По-о-шла!!
Сзади грохнуло, и пуля сбила с головы Ахлестышева кивер. Он наклонился вперёд, схватил Ольгу и повалил на дно телеги. Раздалось ещё несколько выстрелов. Каторжник увидел, как в спине у Евникии, прямо напротив сердца, появилась большая дыра. Даже не охнув, девушка легла на бок. По плечу Батыря тонкой струйкой потекла алая кровь, но он хлестал и хлестал лошадь. Телега неслась прямо в огненный коридор Большой Полянки. Пётр оглянулся: Яковлев с мужиками на двух дрожках гнались за ними. Вот беглецы на полной скорости ворвались в пекло. Опять опалило кожу и обожгло лёгкие, опять искры летели в глаза. Одежда задымилась, Пётр почувствовал, как на лице у него сгорают брови и ресницы… Казалось, что телега всё дальше и дальше проникает в преисподнюю. Преследователи остановились. Сыщик спрыгнул с экипажа, приложил ладонь ко лбу, высматривая в пламени беглецов. Будто охотник зайцев травит, подумал Ахлестышев… Затем Яковлев взял у подручного ружьё и стал выцеливать.
— Саша, пригнись! — каторжник толкнул друга в спину.
Раздался выстрел и пуля пролетела в полу вершке от Сашиной головы.
