— Что это? — тихо спросила Марта. Девушки навострили уши.
— Это масло можжевельника, — злобно ответила мадам. Она накапала четыре капли в вино. — Вот, выпей. Я купила его у человека, который в этом разбирается, чтобы избежать ненужного риска. Оно дорогое, но свое дело сделает!
— Спасибо, мамочка. — Марта выпила вино и опустилась на подушки.
Эффект не заставил себя долго ждать. Марта схватилась руками за живот и закричала, корчась в судорогах, а по ее ногам потекла кровь. Она выпрямилась, но ее тело продолжало трястись. Эстер не отходила от нее, вытирая кровь и рвотные массы и спокойно реагируя на ее крики. К вечеру они утихли. Марту то бросало в жар, то ее тело покрывалось холодным потом. Она бредила, и казалось, что больше никого не узнает.
— Может, кровотечение уже должно прекратиться? — робко спросила Эстер, стиравшая в ведре целую гору окровавленных тряпок.
— Она вся горит, — сказала Элизабет, пощупав лоб Марты, и обеспокоенно окинула ее взглядом с головы до ног. Девушки беспомощно сгрудились у постели.
— Она умрет, — прошептала Анна, и слезы потекли по ее щекам.
— Чепуха! — возразила подошедшая мадам, однако ее голосу не хватало былой убедительности. Приподняв одеяло, она быстро опустила его назад.
— Что здесь происходит?
Услышав мужской голос, девушки обернулись. Никто не заметил, как вошел палач. Тяжелыми шагами он приблизился к кровати, перед которой девушки выстроились, образовав защитную стену.
— Что здесь происходит? — переспросил палач.
— Абсолютно ничего! — ответила мадам непривычно высоким голосом.
— Эльза, не ври мне! Девушки, разойдитесь!
Шлюхи не решились ослушаться палача и, расступившись, дали ему увидеть смертельно бледную содрогающуюся Марту. Мейстер Тюрнер внимательно посмотрел на нее, прежде чем опустить одеяло. Казалось, ничего не скрылось от его проницательных голубых глаз. Палач сурово посмотрел на мадам.
— Ну, Эльза, ты не хочешь объяснить мне, что это все значит?
— Больная шлюха, — пожала плечами хозяйка борделя. — Это не стоит поднятого тобой шума. Так что уходи и дай мне заняться своим делом.
Седые брови палача приподнялись, в его взгляде было столько холода, что Элизабет невольно попятилась. Мадам восхитила ее тем, что не потупила взгляд и спина ее осталась ровной.
— Очевидно, ты уже достаточно поработала, — саркастически произнес Тюрнер, указывая на гору окровавленных тряпок. — Ты хочешь оказаться в одной из моих башен? Молись, чтобы Марта не умерла! Я могу предъявить тебе обвинение в совете.
Эльза побелела, но держалась ровно. С каждой минутой ее морщинистое лицо казалось все старее.
— Ты ничего не сможешь доказать. Если она что-то приняла, то это только ее решение.
— Ну да, — фыркнул палач. — А ты старалась спасти ей жизнь и восстановить здоровье?
— Совершенно верно!
Они обменялись лютыми взглядами.
— Прекрасно, тогда в твоих интересах сделать все возможное, чтобы твоя протеже как можно скорее встала на ноги.
Тюрнер собрался уходить, но мадам его остановила:
— Что ты намерен делать?
— Помочь тебе. Хотя я немного понимаю в переломах и ранениях, но не настолько, чтобы быть полезным в этой ситуации. Но я знаю человека, который может помочь, и я тебе его сейчас пришлю.
Эльза сдулась, будто проколотый иглой пузырь.
Элизабет вопросительно посмотрела на Жанель, но та лишь пожала плечами. Ни одна шлюха не решилась спросить мадам, кого пришлет палач.
Ждать им пришлось недолго. Спустя час палач вернулся со старушкой, которая сначала рядом с ним показалась ребенком. Но когда она вышла на свет лампы, девушки увидели, что она на голову ниже их мадам и, вероятно, раза в два старше. Ее кожа напоминала мятую бумагу, а темные глаза были глубоко посажены.
Вытянув руку из-под накидки, старуха махнула перед лицом мадам.
— Что ты опять натворила? — прошепелявила она своим беззубым ртом.
Элизабет видела, какого труда стоило хозяйке хранить спокойствие. Взглянув на палача, стоящего у двери, скрестив руки, она тихо сказала:
— Это было всего четыре капли масла можжевельника.
— Четыре капли? — переспросила старуха громче, будто это было приятно мадам. — Пять, наверное, сразу бы ее убили, а шестью ты смогла бы убить вон ту толстуху.
— Я не говорила, что это я их дала, — отрицала мадам, однако маленькая сморщенная старушонка презрительно махнула рукой.
— Это меня не интересует. Вы живете в смертном грехе, и плод в ваших чревах — это плод дьявола. Делайте со своими душами, что хотите, меня это уже давно не интересует.
— Но вы ей поможете? Гертруда, пожалуйста! — выпалила грызшая свои ногти Эстер.
Старушонка пристально посмотрела на обезображенное шрамами лицо, и нечто вроде нежной улыбки скользнуло по ее морщинистому лицу. Указательным пальцем она провела по шрамам даже не вздрогнувшей Эстер.
— Ты помнишь мое имя.
— Вы меня спасли, — пробормотала Эстер.
Старуха кивнула.
— Но мне не удалось убрать эти отметины.
Эстер не стала продолжать тему.
— Вы сможете помочь Марте? Это не ее вина!
Старуха покачала головой. Сбросив одеяло с Марты, она провела длинными ногтями по коже, натянутой поверх отчетливо выступающих ребер.
— Мы сегодня не будем говорить о ее вине или невиновности. Я хочу посмотреть, что я смогу сделать. Но ничего не обещаю. Она очень слаба, ее сердце бьется, как у загнанного зайца. Спросите меня об этом завтра, а сейчас уходите и не заглядывайте мне через плечо. Терпеть этого не могу! И не смейте в моем присутствии заниматься своим греховным делом!
Повесив головы, девушки ушли. Эльза сглотнула и дрожащим голосом пообещала, что сегодня, в святой воскресный день, ни один клиент не зайдет в их дом. Сжав кулаки, она последовала за девушками.
— Кто это? — поинтересовалась Жанель, когда они присели у еврейского кладбища.
Все уставились на Эстер, которая, однако, избегала встречаться с ними взглядом.
— Хорошая повивальная бабка, — ответила Элизабет, даже не успев подумать.
— Да, — подтвердила Грет и удивленно уставилась на Элизабет. — Долгие годы она была первой повивальной бабкой Вюрцбурга, но уже давно не работает. Однако ее часто зовут при сложных родах: когда должны родиться близнецы или ребенок лежит неправильно. Откуда тебе это известно?
Элизабет пожала плечами.
— Я поняла это по ее словам. Должно быть, она проклинает нас и нашу работу, если ее задача состоит в том, чтобы помогать роженицам и детям.
— Но это не дает ей права так вести себя с нами, — возразила Жанель.
