В отчаянии испанцы решили добежать до шлюпки, надеясь обрести в ней убежище. Гонсало Баэса крепко схватил за руку девушку, увлекая ее за собой, однако она вырвалась и, вооружившись тяжелым камнем, принялась давить и сосредоточенно разминать крабов, пока не превратила их в бесформенную массу, которую вслед за тем швырнула в одну из луж, образованных между камней.
Прошло несколько мгновений – и тут крабы, словно дисциплинированное войско при звуке горна, ринулись к луже, чтобы пожрать останки своих сородичей.
Началась жестокая бойня, которую невозможно описать, поскольку в стремлении урвать себе кусок поживы каждый краб пускал в ход клешни по отношению ко всему, что попадалось ему на пути. А Гарса продолжала бросать тяжелые камни, давя все новых и новых крабов, и наступил такой момент, когда в полутьме невозможно было разобрать, какой из них живой и какой мертвый.
Чем больше их приползало, тем больше умирало, и чем больше умирало, тем больше приползало.
Щелканье клешней множества огромных крабов, калечивших друг друга, превратилось в оглушительную какофонию.
Безмятежные волны, проникавшие в лужи, уносили за собой, возвращаясь в море, останки крабов и резкий запах убоины, поэтому по прошествии нескольких минут из глубины океана начали целыми дюжинами появляться, осторожно скользя, черные и слизкие существа причудливого вида, явно намеревавшиеся стать участниками столь обильного пиршества.
– Что это еще за чертовщина? – не выдержал Амансио Арес, который с каждым разом нервничал все больше.
– Осьминоги.
– Не ври!
– Я не вру. Просто осьминогам, видно, крабы весьма по вкусу.
– Мне не нравятся осьминоги.
– Ну, тогда, наверное, ты единственный галисиец, которому они не нравятся.
На рассвете крохотный пляж напоминал поле битвы.
Возможно, до сих пор сюда ни разу не ступала нога человека, благо на этот пятачок можно было попасть только со стороны моря. Однако было очевидно, что за одну-единственную ночь четыре человека произвели настоящую революцию, нарушив равновесие там, где с незапамятных времен действовали раз и навсегда установленные правила.
* * *
– Любой человек представляет собой потенциальную угрозу как для других людей, так и для природы, в силу своей неограниченной способности причинять вред, даже когда у него нет такого намерения. Остальные живые существа могут влиять на свое окружение в большей или меньшей степени, но поскольку мы, люди, обладаем свойством приживаться где угодно, будь то пустыня или льды, джунгли или моря, наша способность к разрушению не знает границ.
– Ну, подумаешь – всего одну ночь и в силу вполне определенных обстоятельств несколько осьминогов и крабов пожирали друг друга, не зная удержу. Не думаю, что это дает тебе основания говорить об «угрозе»… – заметил монсеньор Касорла, не придавая большого значения данному событию. – Думаю, что здесь ты преувеличиваешь.
– Происшествие и в самом деле не имело большого значения, – вынужден был признать генерал. – Вероятно, следовало бы считать его всего лишь незначительным эпизодом. Однако в последующие годы у меня было время над этим поразмыслить. Та безумная ночь явилась не чем иным, как прообразом ряда событий, случившихся позже, поскольку наш приезд нарушил установленный порядок.
– Хотим мы того или нет, обращение первобытных народов в христианство всегда означает нарушение установленного порядка, – весьма рассудительно заметил арагонец. – Однако речь идет не о нарушении, а о его улучшении, и, на мой взгляд, нести слово Божье – это бесспорно способствовать добру.
– Нам с тобой, дорогой друг, известно, что главная проблема заключается в том, что слово Божье никогда не странствует в одиночку.
– Что ты хочешь этим сказать?
– То, что слишком часто его сопровождают Божья шпага, Божий топор, Божий костер и даже стремление увеличить Божьи богатства, хотя я так и не понял, зачем Богу богатства, которые Он сам же и создал.
Монсеньор Алехандро Касорла глубоко и шумно вздохнул, покачав головой, словно хотел дать понять, что это давняя битва, проигранная заранее.
– Ах, господи, господи! – сокрушался он. – Ты никогда не изменишься! Кому-то достаточно произнести одну фразу – и никто не вспомнит про тысячу его ошибок, а кому-то стоит только открыть рот – и все забудут про тысячу его удач. В роли дипломата у тебя меньше шансов, чем у близорукого лучника.
– Купидон и вовсе слеп.
– Поэтому он и совершает столько промахов! Вот уж попал, так попал: пронзил тебя стрелой, до срока превратив в мертвеца!
Они отправились обратно к дому, когда архипелагом начали овладевать первые ночные тени, и только снег на вершине Тейде возвращал последние лучи солнца, скрывшегося за морем. Гонсало Баэса взял под руку своего спутника и сказал без малейшего оттенка язвительности:
– Эта «стрела», про которую ты упомянул, вовсе не превратила меня в мертвеца. Напротив, она дала мне жизнь, ведь я даже не подозревал о том, что только тогда существуешь по-настоящему, когда находишь часть своего тела, которой тебе недостает. Когда господь сотворил человека, Он, как никто другой, знал, что его создание будет неполным, если одновременно не сотворить женщину, поскольку повозка с одним колесом далеко не уедет.
– Ты считаешь нас, клириков, повозками, которые никогда далеко не уедут?
– В какой-то степени и за некоторыми исключениями, куда я отношу и тебя, целибат вынуждает человека ходить по кругу. Признаю, что я тоже не двигался вперед, пока Гарса не начала говорить по-кастильски, причем удивительно свободно.
– Или тебя все еще переполняет любовь, или же речь идет об исключительной женщине.
– Если бы речь не шла об исключительной женщине, меня не переполняла бы любовь… – заметил антекерец. – Чисто физическое влечение имеет свои пределы, которые я намного превзошел, если учесть, что Гарса была словно Ева, только что вышедшая из рук Создателя.
– С яблоком или без яблока?
– Яблоко раздора принесли мы с собой… – прозвучал ответ, в котором явственно слышалась горечь. – И очень скоро, говоря по правде, поскольку в тот же день мы столкнулись с группой туземцев, сидевших на берегу над телом погибшего парня. Судя по тому, что они нам рассказали, он поскользнулся, спускаясь с утеса, и тут же сорвался в пропасть.
– А при чем тут «мы принесли»? – спросил озадаченный монсеньор Касорла. – Что, разве это кто-то из испанцев столкнул его или спровоцировал несчастный случай?
– В определенном смысле, да, поскольку бедняга свернул себе шею, когда попытался добыть те самые странные водоросли, которыми так интересовался Кастаньос. Как нам рассказали, девушка, за которой ухаживал погибший, попросила у него ожерелье из разноцветных бусин – такое же, как подарили подруге.
