тем временам – просто скандальным, так что ни о каком «долгом времени» речь идти в реальности, конечно же, не могла.
С другой стороны, этот рассказ имеет незначительные вариации, что свидетельствует о прочной традиции его пересказа, да и автор сообщения, Ук де Сен-Сирк, говорит о том, что получил его из надежного источника – сына Бернарта от той самой соблазненной трубадуром лиможской виконтессы. Кроме того, на этот рассказ могла повлиять действительно состоявшаяся поездка трубадура в Англию, ко двору Элеоноры Аквитанской (она подтверждается документальными источниками), так что, как обычно, читателю предлагается на выбор несколько версий происшедшего – или не происшедшего, как угодно. По крайней мере, историки, не полагаясь полностью на «Жизнеописания трубадуров», но руководствуясь имеющимися в наличии упоминаниями в иных документах, считают, что Генрих Плантагенет, хоть и не был подобен «Отеллообразному» Людовику, все же из ревности изгнал Бернарта от своего с Элеонорой двора. Также полагают, что во время охлаждения отношений правящей четы, когда они практически не жили при одном дворе и Элеонора вернулась в Аквитанию, Бернарт вновь натурализовался при ее дворе.
Бернарт де Вентадорн. СредневековаЯ книжная миниатюра
Один из рассказов, связанных с расставанием Элеоноры с Бернартом, вообще довольно порнографичен: «…Бернарт же прозвал ее (герцогиню Нормандскую, т. е. Элеонору. – Е. С.) «Жаворонком» из-за того, что был некий рыцарь, влюбленный в нее, которого она называла «Луч». И вот однажды рыцарь этот явился к герцогине и прямо прошел в ее покои. Дама же, завидев его, подняла подол своего платья, обернула им его шею и повалилась на постель. Бернарт все это увидел, ибо служанка дамы тайком дала ему подсмотреть, и по этому случаю сложил он такую канцону, в каковой говорится:
Люблю на жаворонка взлет
В лучах полуденных глядеть:
Все ввысь и ввысь – и вдруг падет,
Не в силах свой восторг стерпеть.
Ах, как завидую ему,
Когда гляжу под облака!
Как тесно сердцу моему,
Как эта грудь ему узка!
Любовь меня к себе зовет,
Но за мечтами не поспеть.
Я не познал любви щедрот,
Познать и не придется впредь.
У Донны навсегда в дому
Весь мир, все думы чудака, —
Ему ж остались самому
Лишь боль желаний да тоска.
Я сам виновен, сумасброд,
Что мне скорбей не одолеть, —
В глаза ей заглянул, и вот
Не мог я не оторопеть;
Таит в себе и свет и тьму
И тянет вглубь игра зрачка!
Нарцисса гибель я пойму:
Манит зеркальная река.
Прекрасных донн неверный род
С тех пор не буду больше петь:
Я чтил их, но, наоборот,
Теперь всех донн готов презреть.
И я открою, почему:
Их воспевал я, лишь пока
Обманут не был той, к кому
Моя любовь так велика.
Коварных не хочу тенёт,
Довольно Донну лицезреть,
Терпеть томленья тяжкий гнет,
Безжалостных запретов плеть.
Ужели – в толк я не возьму —
Разлука будет ей легка?
А каково теперь тому,
Кто был отвергнут свысока!
Надежда больше не блеснет, —
Да, впрочем, и о чем жалеть!
Ведь Донна холодна, как лед, —
Не может сердце мне согреть.
Зачем узнал ее? К чему?
Одно скажу наверняка:
Теперь легко и смерть приму,
Коль так судьба моя тяжка!
Для Донны, знаю, все не в счет,
Сколь к ней любовью ни гореть.
Что ж, значит, время настает
В груди мне чувства запереть!
Холодность Донны перейму —
Лишь поклонюсь я ей слегка.
Пожитки уложу в суму —
И в путь! Дорога далека.
Понять Тристану одному,
Сколь та дорога далека.
Конец любви, мечте – всему!
Прощай, певучая строка!
Так или иначе, по иным свидетельствам, Бернарт вовсе не был так щепетилен в делах амурных и в другом случае вполне согласился «делить даму с другим», буквально – «иметь в ней половину». Более того, другая версия «Жизнеописаний трубадуров» передает еще одну его неприглядную черту – что, оставив Элеонору, он натурализовался при дворе ее смертельного врага, Раймунда Тулузского. Но довольно о нем.
Есть еще один занимательный рассказ, относящийся к периоду развода Элеоноры с Людовиком – вряд ли достоверный, который приводит Э. Флори в своей работе, посвященной королеве: «В своей рифмованной хронике, появившейся на свет до 1243 г., Филипп Мускет повествует о том, как Алиенора, уязвленная тем, что ее брак был расторгнут, созвала своих баронов в Сен-Жан-д’Анжели и, сбросив одежды, спросила их: “Разве тело мое не приятно на вид? А между тем король говорит, что я чертовка”; бароны же уверили ее в том, что она быстро найдет себе другого “сеньора”».
Так или иначе, менее двух месяцев прошло после королевского развода, как французский двор был буквально ошарашен известием: 18 мая 1152 г. в соборе Св. Петра в Пуатье Элеонора обвенчалась с Генрихом Нормандским, отложившим ради дел амурных очередное свое вторжение в Англию! Как писал хронист Уильям Ньюбургский: «Герцог, очарованный благородством этой женщины и соблазненный желанием получить принадлежащие ей великие владения, не теряя времени зря и взяв с собой всего нескольких спутников, очень быстро покрыл большое расстояние и немедленно заключил союз, о котором уже давно мечтал». Свадьба прошла, что называется, келейно и без особых торжеств. Французам Людовика было, отчего прийти в отчаяние: Генрих и так был землевладельцем не из последних, а теперь новообразовавшееся государство простиралось по всей Западной Франции, от Фландрии до Испании (исключая Бретань – пока). А если думать о том, что потенциально Генрих имеет неплохие шансы стать королем Англии, тогда положение королевской Франции выглядело бы совсем жалостным – так оно, впрочем, скоро и будет. Людовик персонально получил от этого брака несколько горьких пилюль. Во-первых, человеку разведенному, как правило, свойственно испытывать мерзкое чувство (пусть и подсознательно), узнав наверняка, что его бывший половой партнер вступил в новую связь. Это психология, от нее никуда не деться. Из первого проистекает второе: заключение нового брака менее чем спустя всего два месяца после развода – явное, просто нарочное выказывание отвращения к предыдущему союзу. Выходит, так уж он был плох для нее как мужчина? Третий момент, юридический,
