По крутому утесу стекала вода, и из расщелины хлестал поток, вспененный добела. Омывая упавшие камни, он растворялся в лесу. Я осмотрелся, вокруг никого не было видно и слышно.
Мне казалось, что даже птицы не пели, хотя это наверняка было самовнушением. Ручей громко шумел.
Я заметил следы на гальке и камнях рядом с ручьем, но ни один из них не выглядел свежим, поэтому я сделал глубокий вдох, вскарабкался по камням и вступил в узкую пасть пещеры, окаймленную папоротником.
Я помню, какой страх испытывал в той пещере. Было страшнее, чем при Кинуите, когда люди Уббы составили стену из щитов и пришли убивать нас.
Я прикоснулся к молоту Тора на груди и произнес молитву Хёду, сыну Одина, слепому богу ночи. Затем на ощупь двинулся вперед, пригибаясь под каменным сводом, серый дневной свет быстро ослабевал.
Я дал глазам привыкнуть к темноте и продолжил движение, стараясь оставаться выше потока, который струился через наносы щебня и песка, скребущие по сапогам.
Медленно я продвигался вперед по узкому и низкому проходу. Становилось холодно. На мне был шлем, и уже не раз я задевал им за скалу.
Я зажал в кулаке молот, висящий на груди. Эта пещера несомненно была одним из входов в потусторонний мир, где находятся корни Иггдрасиля, и три норны вершат наши судьбы.
Это было место для гномов и эльфов, для темных существ, которые появляются в нашей жизни и рушат наши надежды. Я боялся.
Скользя по песку, я ощупью двигался вперед и почувствовал, что проход закончился, и теперь я находился на большом звучном пространстве. Я увидел слабые проблески света, но не знал, могу ли верить глазам.
Я снова прикоснулся к молоту и положил руку на рукоять Вздоха Змея. Я стоял, не шевелясь, среди звуков стекающей воды и шумящего потока и пытался расслышать звуки, исходящие от человека.
Я сжимал рукоять меча, моля слепого Хёда указать путь в кромешной тьме.
И появился свет.
Нежданный свет. Это были просто несколько свечей, но скрытые завесой, которую внезапно подняли, и их маленькие, дымные язычки казались ослепительно яркими в абсолютной темноте.
Свечи стояли на камне с ровной, как у стола, поверхностью. Кроме свечей, на нем были нож, чашка и кубок. Свечи освещали помещение высотой с приличный дом.
Нависающий свод пещеры состоял из бледного камня, который выглядел, как будто был заморожен из жидкого состояния. Жидкий камень, с синими и серыми прожилками, и все остальное я увидел за мгновение, затем уставился на существо, глядевшее на меня из-за каменного стола.
Она была похожа на темный плащ в темноте, неясный силуэт в тени, искаженную сущность, aglæcwif, но по мере того как мои глаза привыкали к свету, я рассмотрел, что она была крошечной, по-птичьи хрупкой, старой как время и с таким темным и морщинистым лицом, что оно выглядело как выделанная кожа.
Ее черный шерстяной плащ был грязен, капюшон наполовину скрывал ее черные с проседью волосы. Это было само уродство в человеческом обличье, колдунья, aglæcwif, Эльфадель.
Я не двигался, а она молчала. Она просто вглядывалась в меня, не мигая, и я чувствовал, как страх вползает в меня, и вдруг она поманила меня рукой, похожей на когтистую лапу и прикоснулась к пустому кубку.
— Наполни его, — сказала она. Голос звучал, как ветер в камнях. — Наполнишь?
— Золотом, — говорила она, — или серебром. Но наполни.
— Ты хочешь еще? — спросил я раздраженно.
— Ты хочешь заполучить все, Кьяртан из Кумбраланда, — отвечала она, и перед тем как произнести имя, она мгновение помедлила, как будто подозревала, что оно фальшивое, — поэтому да. Я хочу еще.
Я почти отказался, но признаю, что я испугался ее могущества, поэтому вытащил из мошны все серебро, пятнадцать монет, и положил его в серебряную чашу. Она самодовольно улыбнулась, услышав звон монет.
— Что ты хочешь узнать? — спросила она.
— Всё.
— Настанет время жатвы, — снисходительно сказала она, — затем придет зима, после зимы наступит время сева, еще одна жатва и еще одна зима, и так до конца существования мира, люди будут рождаться и умирать, вот и все.
— Тогда расскажи о том, что я хочу узнать.
Она помедлила, затем почти незаметно кивнула.
— Положи руку на камень, — сказала она, но когда я положил левую руку плашмя на холодный камень, она покачала головой. — Правую руку, — велела она, и я послушно положил правую руку вместо левой.
— Переверни, — прохрипела она, и я перевернул руку ладонью вверх. Глядя мне в глаза, колдунья взяла нож и криво ухмыльнулась, приглашая убрать руку, а когда я не пошевелился, внезапно чиркнула ножом поперек ладони.
От подушечки большого пальца к основанию мизинца и еще раз — крест-накрест. Я смотрел на ручейки крови из двух свежих порезов и вспомнил крестообразный шрам на руке Сигурда.
— Теперь, — сказала она, отложив нож, — с силой шлепни рукой по камню. Пальцем она указывала на гладкую середину камня. — Шлепни тут.
Я с силой ударил по камню, и удар разбрызгал капельки крови вокруг грубого отпечатка ладони, изуродованной красным крестом.
— А теперь помолчи, — сказала Эльфадель и сбросила плащ.
Она была голой. Тощая, бледная, уродливая, старая, сморщенная и голая. Груди — пустые кожаные мешки, кожа — сморщенная и пятнистая, руки как у цыпленка.
Колдунья протянула руку и распустила скрученные на затылке волосы: черно-седые пряди рассыпались по плечам как у молоденькой незамужней девушки. Это была пародия на женщину, колдунья, и я вздрогнул, взглянув на нее.
Казалось, она не замечала мой взгляд, уставившись на кровь, блестевшую в пламени свечей. Кривым как коготь пальцем коснулась лужицы крови, размазывая ее по гладкому камню.
— Кто ты? — спросила она, и в ее голосе проскользнуло неподдельное любопытство
— Ты знаешь, кто я.
— Кьяртан из Кумберланда, — сказала она. В горле у нее заклокотало, что, вероятно, обозначало смех, а затем окровавленным пальцем она коснулась кубка. — Выпей это, Кьяртан из Кумберланда, — сказала она, произнеся имя с угрюмой усмешкой, — выпей все!
Я поднял кубок и выпил. На вкус это было отвратительно. Горько, тухло и застывало в горле, но я выпил все.
А Эльфадель засмеялась.
Я мало что помню об этой ночи и хотел бы забыть большую часть из того, что помню.
Я проснулся голым, замерзшим и связанным. Лодыжки и запястья были связаны кожаными ремнями, завязанными вместе, чтобы соединить конечности. Слабый серый свет просачивался сквозь щели и туннель, освещая большую пещеру.
Пол был бледным от помета летучих мышей, а моя кожа запачкана моей же блевотиной. Эльфадель, сгорбленная и мрачная в своем черном плаще, склонилась над моей кольчугой, двумя мечами, шлемом, молотом Тора и одеждой.
