Но еще более глубокое впечатление все эти совершенно неожиданные события произвели на самого Марселя.
Как могло прийти ему в голову, кто его отец? Он ведь знал только собственную несчастную мать, сведенную в раннюю могилу кознями и происками ее коварного брата. Мог ли он надеяться, что когда‑нибудь эта тайна откроется ему?
И вот она открылась. Его отец — сам король!
Марсель был так потрясен этим невероятным поворотом своей судьбы, что провел памятную ночь, не сомкнув глаз. А последующие дни, наполненные беседами и прогулками в полном уединении, без назойливых свидетелей и придворных соглядатаев, на тихих аллеях парка и живописных лесных полянках, поселили в душе Марселя ясное и непривычное спокойствие. Временами же он испытывал истинное блаженство.
Из слуг при короле оставался только Бине. Этот любопытный и пронырливый лакей наблюдал за всем исподтишка, подмечая каждую мелочь и не упуская ничего. Он внутренне ликовал от того, что первым узнал ошеломляющую новость и заранее предвкушал, какой фурор произведет она при дворе.
Марсель, часами беседуя с королем, тем не менее ни разу не обмолвился и словечком о своем коварном враге. План отмщения герцогу оставался его тайной. Он не хотел как сын обращаться за помощью ко всесильному отцу. Он хотел сам справиться с этой опаснейшей задачей, добиться цели, которую поставил перед собой, — отомстить подлому врагу за все унижения, оскорбления и преследования. В этом Марсель был тверд и непоколебим.
— Меня привело сюда воспоминание о твоей незабвенной матери, — сказал как‑то Людовик. — Я не хочу сейчас расспрашивать о тех тяжелых испытаниях, которые выпали на твою долю. Я не хочу омрачать эти первые дни нашего долгожданного свидания мрачными воспоминаниями. У нас еще будет время поговорить обо всем. А сейчас расскажи мне, Марсель, только то, что ты знаешь и помнишь о своей матери.
— К сожалению, ваше величество, мой рассказ будет краток, — грустно проговорил Марсель. — Прошлое представляется мне сном. Отчетливо я помню только то, что ребенком играл во дворце, что моя мать часами просиживала в уединенной жасминной беседке и часто плакала.
Король задумчиво промолвил:
— Она плакала… Я понимаю, ей так тяжко было на белом свете без всякой защиты…
— Потом наступили годы, — продолжал Марсель, — которые я провел в монастыре, где меня воспитывали уважаемые, но чужие люди. Мать я редко видел, и только много позже узнал ее настоящее имя. Меня ведь назвали Марсель Сорбон по имени родового дворца… А потом были долгие годы военной службы и такая же долгая разлука с матерью. Но она ждала меня, забывая собственные страдания. И мне только однажды удалось повидать ее. Судьба бросала меня в разные передряги, ваше величество, пока я не оказался здесь, чтобы испытать неожиданное и великое счастье!
— Которое ты заслужил всей своей жизнью, сын мой, — растроганно промолвил король.
А Марсель с некоторой печалью заключил:
— Но дух моей матери всегда был рядом со мной. Воспоминание о ней ни на мгновение не покидало моего сердца.
— Пойдем, посетим то место, Марсель, где она любила сидеть, — предложил король. — Оно дорого и для меня.
По аллее погрузившегося в сумерки сада они не спеша вышли к берегу пруда.
— Завтра мы поедем в Версаль, — проговорил король. — И ты будешь гостем у меня. Разумеется, ты по–прежнему, если захочешь, можешь жить у себя во дворце.
— Дворец Роган и часть сумм, которые я считаю своими, я намерен оставить себе. Всеми остальными богатствами я распоряжусь иначе, получив на это ваше разрешение.
— А кому ты обязан своим состоянием, если, конечно, это не секрет? — поинтересовался король.
— Завещанию одного несчастного грека, — с грустью проговорил Марсель. — Когда несколько лет назад я был брошен в Бастилию, в соседней камере сидел старый грек. Вырвавшись из Бастилии и претерпев разные невзгоды, я попал в лапы разбойников, где, к своему удивлению, встретил старого грека, который вновь подтвердил мои права на клад. Звали его Абу Коронос. Он лишился своей единственной дочери и, ожидая скорой и неминуемой смерти, решил довериться мне. Чтобы уберечь свои сокровища, он спрятал их… Так я стал его наследником.
Король с любопытством спросил:
— Значит, тебе удалось достать этот необычный клад?
— Да, ваше величество, — подтвердил Марсель. — После множества трудов, хлопот и опасностей‚ сокровища старого грека оказались в моих руках.
Послышался легкий шорох. Король обернулся, всмотрелся и неуверенно предположил:
— Кажется, идет твой слуга…
— Да, ваше величество, — сказал Марсель, издалека узнав негра. — Видимо, Гассан хочет мне что‑то сообщить.
— Разве ты снова принял его к себе на службу? — с некоторым удивлением спросил король.
— Он дурно поступил, ваше величество, но раскаялся, и я простил его, — пояснил Марсель. — А сейчас позвольте узнать у Гассана, что ему надо.
Король благосклонно кивнул.
Негр, приблизившись, опустился на колени у края дороги и, поклонившись, застыл в ожидании приказания.
— Говори, Гассан, — велел Марсель. — В чем дело?
— Там, в жасминной беседке, господин, сидит привидение, — дрогнувшим голосом проговорил Гассан и добавил: — Белый дух…
— Что за чепуха! — рассердился Марсель. — Мало ли что тебе почудилось!
Но Гассан упрямо повторил:
— Какая‑то женщина, господин, вся белая…
Марсель внезапно подумал, что утверждение Гассана, неправдоподобное на первый взгляд, может оказаться правдой. Вполне вероятно, что таинственная подопечная старухи–кастелянши снова могла ускользнуть из‑под ее надзора и пробраться в беседку. И если это так, то тайна, которую он обещал хранить, откроется сама собой. Пытаясь избежать этого, Марсель хотел было предложить свернуть в другую аллею, но король, указав рукой на противоположный берег пруда, проговорил:
— Надо посмотреть, кто там в беседке. Если, конечно, твоему негру и в самом деле не просто что‑то почудилось.
Марсель вынужден был подчиниться воле короля.
Луна заливала светом извилистую тропинку, ведущую по берегу к беседке, так густо заросшей кустами жасмина, что вход в нее был почти незаметен.
Вся эта часть сада выглядела очень живописно. В некотором отдалении от берега высились громадные деревья, уносившие свои кроны, казалось, к самому небу. Между гигантскими стволами стоял непроницаемый мрак, который не могло рассеять слабое сияние лунного света, таявшее в густой листве. Старинный пруд, чье волнующееся серебристое зеркало было обсажено по берегу гибкими кустами ивы, колеблющимися под слабыми порывами ветерка, представлял фантастическое зрелище, — невольно чудилось, что вот–вот появятся грациозные русалки.
