Ознакомительная версия.
Беглец вскрикнул и проснулся. Рассвет давно поднялся над подернувшимся туманом морем. Было очень холодно — тело точно окаменело от холода, но хоть и каменное, все равно болело.
Некоторое время Гелен растирал себе руки и ноги, возвращая им чувствительность, но боль не проходила.
Он дотянулся до бутыли и обнаружил, что во сне, вероятно, открывал ее и плохо заткнул пробку — остатки воды вылились. Надо идти к роднику, но как идти, когда так больно? Боль с левой стороны груди сделалась нестерпимой, он пытался и не мог вздохнуть, воздух не проходил через горло. Хриплый крик, крик смертельного страха вырвался у него против воли, он отчаянным усилием попытался подняться, сделал несколько шагов, и тут же с новым криком упал на спину, ударился затылком о камень и потерял сознание.
Он открыл глаза и почти ничего не увидел. В глазах стоял густой кровавый туман.
— Я не знаю, что с ним, — говорил совсем рядом низкий мужской голос. — Сердце бьется, но очень неровно. Так бывает, если в сердце рана, но на нем ран нет. Вообще ни одной.
Голос был знаком, и память подсказала, что это голос Ахилла. Но отчего он говорит так спокойно? И неужели говорит о нем?
— А ты хорошо смотрел, брат? Хотя не заметить рану в сердце едва ли возможно.
Туман рассеялся, и Гелен увидел прямо над собой лицо Гектора. Как он мало изменился!
— Ничего не понимаю, — проговорил Гектор, выпрямляясь и обводя глазами стоящих вокруг людей. — Где его нашли?
— Да в соседней бухточке, где разбились разбойничьи корабли, — ответил за всех Троил (его Гелен не узнал бы, если бы не сходство со старшими братьями). — Только вчера днем его там не было, поселяне убрали все тела. Вечером прибоем принесло еще несколько трупов, за ними пришли и тогда обнаружили его. Но он не из моря выплыл, на нем даже одежда сухая… Зачем ты приказал его сюда тащить? Можно было прямо там и утопить.
Гектор бросил на юношу взгляд, от которого тот вспыхнул до самой шеи.
— Это сын нашего отца, — спокойно сказал царь Трои. — И без суда он не умрет. А пока он без памяти, какой может быть суд? — Я уже не без памяти, — хрипло проговорил Гелен, удивляясь слабости своего голоса, и тому, что он, тем не менее, не дрогнул. — Кажется, все прошло. Так что, суди, брат. Чем быстрее, тем лучше.
Он нашел в себе силы даже приподняться и сесть. На лицах обступивших его мужчин не было гнева, и это было самое жуткое. Они смотрели на него с каким-то недоумением, будто не понимая, что он за существо и почему так похож на человека…
— В любом случае, — с тем же спокойствием ответил Гектор, — я тебя судить не могу. Пока мы находимся на земле Эпира, судить любого из нас может только один человек — царь Неоптолем. Что скажешь, племянник?
Гелен рывком поднялся на ноги и, пошатнувшись, обернулся. Неоптолем полулежал на сложенной парусине, опираясь спиной о камень. Его ноги были прикрыты плащом, скрывавшим увечье юноши. Ахилл сидел рядом с сыном на перевернутом щите, в своей привычной позе — обнимая руками колени. Время от времени он бросал на Неоптолема короткие тревожные взгляды, будто опасаясь, что тому вновь станет плохо.
— Так что скажешь, Неоптолем? — повторил свой вопрос Гектор. Его и без того нахмуренные брови совсем сдвинулись, едва не соприкоснувшись. — Этот человек совершил свои преступления на земле Эпира, и больше всего по его вине пострадал ты, царь Эпира. Поэтому право суда целиком за тобою.
— Понимаю, — ответил юноша. — Но ты не прав, дядя. Больше всего пострадал не я. По вине Гелена убиты двое жителей Эпира: воин Пандион и один из жрецов храма Посейдона, имя которого я сегодня же узнаю. Кроме того, как мне рассказала Андромаха, в городе был отравлен колодец и умерло несколько горожан. Чья это работа, доказать теперь нелегко, но догадаться не трудно. Поэтому я не вправе считать себя пострадавшим более других. Что до суда, то все же Гелен троянец и, быть может, справедливее будет судить тебе. А я не могу произнести приговор над Геленом: на мне и так кровь моего деда. С меня довольно!
— Благородно! — невесело усмехнулся Гектор. — На мне пока что крови моих родных нет, так, значит, мне и проливать ее, в свою очередь. Ну-ка скажи мне, Гелен, только скажи откровенно… можешь же ты быть откровенным хоть иногда: для чего ты прятался там, в соседней бухте? Снова что-то замышлял?
— Это едва ли, — заметил Неоптолем с сомнением. — У него даже оружия не было. И вид был такой, точно он и впрямь собирается умирать. Он же рухнул, как мешок! И если бы Авлона не взгромоздила его на плечи и не понесла, то, думаю, и сейчас бы там валялся.
— Ничего я не замышлял, — сказал Гелен, пытаясь посмотреть в лицо Гектору и все время проскальзывая взглядом мимо. — Я всего лишь собирался взять одну из рыбачьих лодок и уплыть. А там — куда приплыл бы… Я даже не успел ничего взять во дворце — пришлось бежать, сломя голову. Так что тебе, братец Гектор, придется либо учитывать то, что уже сделано, либо продолжать играть в свое благородство.
Гнев лишь на мгновение осветил лицо царя Трои яркой вспышкой, и тут же он вновь взял себя в руки.
— Правду говорят, что все трусы, когда их окончательно загоняют в угол, проявляют героическую наглость! — воскликнул он. — Да, Гелен, да, я буду играть в благородство, которое ты всегда так ненавидел. Я тебя отпускаю. Катись ко всем каракатицам и слизнякам, плыви в море как можно дальше, чтоб только никогда никакой ветер не прибивал тебя ни к берегам Трои, ни к берегам Эпира! Пускай нигде тебе не будет покоя и везде снится то, что ты здесь сделал! Я не верю, что бывают люди, которые никогда не ведают мук совести. Убирайся вон! Наши воины проводят тебя до лодки, дадут бочонок воды, мешок сухарей, лук, стрелы и нож. И на большее не рассчитывай.
— А ты не думаешь, что совершаешь ошибку, Гектор? — спросил все это время молчавший Ахилл. — Сейчас он выглядит отжатой тряпкой, а что, если оправится? Ненавидеть тебя он будет, покуда дышит.
Приамид-старший резко повернулся к брату.
— Возможно, ты прав! Что же, ты между нами третий, кто имеет право его судить: Неоптолем — твой сын. Возьмешь это на себя?
Несколько мгновений на лице Ахилла читалась отчаянная борьба. Потом он мотнул головой и отвернулся.
— В отношении меня пророчество уже сбылось. В нем было сказано, что я пролью кровь одного из моих братьев. Одного. И хватит. Великий Бог и так слишком милосерден ко мне. Вон, лягушачье отродье!
Гелен понял, что на самом деле может уйти, и испытал одновременно два самых противоположных чувства — огромное, неимоверное облегчение и тупое отчаяние! Он был в отчаянии от того, что самый ненавистный ему на земле человек даже теперь, даже после всего происшедшего, не проявил слабости.
Ознакомительная версия.
