Ознакомительная версия.
Они прошли в глубь основного коридора, к дальней пещере, но, не дойдя до нее, свернули и двинулись по боковому коридору. Ахилл помнил, что в конце его есть еще один, небольшой грот. Становилось все холоднее, со сводов капала вода, летучие мыши, испуганные светом факела, метались под потолком прохода, иногда чиркая крыльями по плечам и лицам идущих.
— Вот.
Гротом боковой коридор завершался, дальше пути не было. У его стены лежал, вдавившись в нее, громадных размеров камень. Когда-то, рассматривая его, Ахилл подумал, что он не из этой пещеры, по цвету он отличался от ее стен. Скорее, это был один из валунов с верхнего плато. Но кто бы смог притащить его сюда?
— Да, — засмеялся Хирон, — этот камешек не отсюда. Это я его принес, когда поселился в пещере и захотел спрятать кое-какие свои сокровища. Я бы, может, и прежде их тебе показал, да вот беда: мне уже лет сорок не сдвинуть камень с места — силы не те. И ты семнадцать лет назад его не своротил бы. А вот теперь, прошу тебя, отодвинь его.
Ахилл осмотрел камень, оценивая его вес, вздохнул и, обхватив обеими руками холодную глыбу, дернул вверх и в сторону. Камень откатился с шумом и грохотом, открывая глубокое темное пространство — еще один грот.
— Ну и сила была у тебя, учитель! — воскликнул молодой человек. — Я бы…
— Не знаю. Скорее всего, был таким же. А теперь я посвечу факелом, а ты вынь оттуда все, что там припрятано.
Углубление оказалось не таким уж просторным — просто большая выемка в скале. На полу этой выемки были положены толстые циновки, а на них… Одну за другой Ахилл вытащил из ниши громадных размеров палицу, кованую, мощную, такую же тяжелую, как памятная ему булава лестригона Каррика, затем львиную шкуру, тоже необычайно большую — лев, что носил ее, был, должно быть, ростом с хорошего быка, затем огромный лук и колчан всего с несколькими стрелами.
— Осторожней! — предупредил Хирон. — Стрелы отравлены, и я уверен, что яд опасен до сих пор. Он извлечен из пасти самой ядовитой твари, что водилась в ахейских землях. Правда, у нее были не две головы, как все болтали, а одна, но эта змеища и с одной головой отправила в царство Аида больше людей, чем все другие змеи, вместе взятые. Я рассказывал тебе о ней. Помнишь?
— Лернейская гидра! — вскрикнул Ахилл. — О, великий Бог! И эта палица… И львиная шкура… И лук, которого никто не натянет!
— Ты натянешь, — спокойно сказал старик. — А я уже не натяну. Поэтому возьми его, если хочешь. Стрелы лучше сжечь: яд — скверная штука. Подло им пользоваться — ты в этом убедился. И шкуру возьми. Когда-то я носил ее вместо плаща. Это был страшный лев, до сих пор не пойму, как он такой вырос и с чего был так свиреп. Он ухитрился выбить у меня из рук копье и разгрыз, будто соломинку. Пришлось полагаться только на силу рук. Я задушил его.
— Ты… — герой задохнулся, потрясенный вдруг открывшейся ему правдой. — Твое имя…
— Я был величайшим героем Ойкумены, — голос отшельника обрел на миг небывалую силу, но тотчас погас, вновь став мягким и ровным. — При жизни обо мне сложили больше легенд, чем об иных богах. Но не менее половины из них — красивые сказки. А главное — все это ничего не стоит.
— Геракл! Великий Геракл! — воскликнул Ахилл. — И я жил с тобой рядом пять лет и не знал…
— И хорошо, что не знал, — рука отшельника твердо сжала плечо троянца. — Геракл умер. Давно. Девяносто лет назад. Да и Хирон, считай, уже мертв. Если уж меня прозвали кентавром и стали в это верить! А теперь идем-ка в нашу теплую, натопленную пещеру, да и ляжем спать. Вам с Пентесилеей завтра в дорогу, а мне хочется еще проводить вас туда, вниз. Думаю, мы видимся в последний раз, мой мальчик.
Но они не спали эту ночь. Говорили и говорили до рассвета. А утром простились. Навсегда.
Год спустя до Ахилла дошла весть о смерти Хирона. А еще через два года он вновь побывал в пещере своего детства и отыскал могилу — небольшой курган, сложенный из неотесанных плит. Герой поднял на вершину этого кургана тот самый громадный камень, что когда-то закрывал потайной грот, и выбил на нем оба великих имени, которые при жизни носил его учитель.
С тех пор, как скитальцы возвратились в Трою, прошло двадцать лет. Знаменитый город давно уже полностью восстановлен, и, как уверяют все, кто видел его до войны, стал теперь еще роскошнее и величественнее.
Гектор заслужил славу одного из самых могучих и мудрых царей Ойкумены, к тому же в пятьдесят шесть лет он все так же силен и прекрасен. Правда, им с Андромахой не удалось превзойти Приама и Гекубу числом детей — у них сейчас шестеро сыновей и две дочери. Иногда кто-либо из родни шутит по этому поводу. Но царица Гекуба, которая и сейчас, в свои семьдесят восемь лет, весела, подвижна и в полной памяти, мудро возражает: «У царей есть одно преимущество — от них зависит не только число рожденных ими детей, но и то, сколько из этих детей доживет хотя бы до зрелых лет. Думаю, здесь Гектор превзойдет нас с мужем…»
Действительно, все эти двадцать лет Троя живет без войны. И тому причиной не только великая слава Гектора, но и слава его главнокомандующего и соправителя, его легендарного брата. Ахиллу все так же нет равных в силе, быстроте, искусстве боя, и троянское войско боготворит его, а все, кому, может быть, хотелось бы посягнуть на богатства Трои и Троады, не смеют и мечтать о победе над таким войском и таким предводителем. Ахилл до сих пор принимает участие во всех состязаниях, но лишь в беге, стрельбе и метании копья и диска — ни в кулачном бою, ни в борьбе с ним никто не выйдет на поединок… У них с Пентесилеей семеро детей — шесть сыновей и одна дочь. Она родилась последней, пять лет назад, и сейчас готовится к отъезду в Темискиру — нарушить закон амазонок родители не хотят. Но маленькая Инника так хороша, что Пентесилея надеется на ее возвращение: лет через десять кто-нибудь из молодых троянских богатырей обязательно захочет завоевать ее и отправится на трудные состязания. Самой Пентесилее сейчас сорок семь, но никто, видя ее впервые, в это не верит — она выглядит лет на пятнадцать моложе и тоже участвует во многих состязаниях на троянских праздниках, заставляя ворчать стариков — женщина, жена царевича, мать семерых детей, и на тебе!
Первенцы великих братьев Астианакс и Патрокл связаны такой же могучей дружбой, как и их отцы. Они всегда рядом, и, хотя Патрокл в свои двадцать пять лишь немного уступает в силе и воинском искусстве Ахиллу, Астианакс ему не завидует. Он и сам прекрасный воин и атлет, изучает все науки, что пристало знать царю, но понятно, что хотел бы стать царем как можно позднее. Три года назад он женился, и у него уже двое сыновей. Войн нет, но иногда молодым троянцам все же приходится воевать: шесть лет назад на прибрежных островах стала бесчинствовать новая банда морских разбойников, которую пришлось уничтожить, несколько раз на окраинах страны объявлялись большие отряды дорожных грабителей, и от них страдали богатые троянские караваны — так что мечи у воинов не ржавеют, и упражняться приходится не только на площади Ареса.
Ознакомительная версия.
