Ознакомительная версия.
Анжелике показалось, что стены дома, где они находились, закачались перед ней. Она схватилась за край стола, чтобы не упасть.
– Как ее имя? – спросила она потухшим голосом.
– Луиза де Монтеспан. Конечно, вы знаете ее… – Помолчав, Потемкина добавила: – Прошу понять меня, я рассказала все, ma chère, не для того, чтобы намеренно ранить вас или только открыть глаза на неверность возлюбленного. Я рассказала в надежде предупредить, чтобы вы не подвергали себя опасности понапрасну ради того, кто вовсе не оценит и не примет ваших жертв…
– Простите… Простите меня, мадам. – Анжелика встала из-за стола. Не говоря ни слова, она выбежала из горницы, провожаемая изумленными взглядами.
* * *
Маркиза не помнила, как добежала до своей палатки, как нашла дорогу – слезы застилали глаза, а ноги несли сами… Задернув полог, она наконец осталась наедине с собой и своими мыслями.
Свеча в подсвечнике перед зеркалом сгорела наполовину – внутри ее временного жилища царил полумрак. Усевшись на походную кровать, состоявшую из жесткого матраса и куцего солдатского одеяла, положенных на деревянную основу, Анжелика сжала ладонями виски – страдание ее приняло странную форму. Она металась в сомнениях, она никак не могла решить, что ей следует предпринять – сидеть или, сорвавшись с места, бежать куда-нибудь, скакать верхом… Нестерпимая боль пронзала сердце Анжелики до самой глубины.
Слова Потемкиной все еще отчетливо звучали в памяти, Анжелика никак не могла разобрать, что ей отвергнуть и что принять из услышанного. Зачем Лиза нанесла ей рану? Только из-за того, что Анжелика француженка? Не могла же русская принцесса не знать, как больно уязвляют подобные признания, или она никогда не испытывала мук ревности? А может быть, она точно знала, что это – то страдание, перетерпев которое, станет намного легче…
Луиза де Монтеспан… Напрягая память, Анжелика вспомнила ее. Молодая, смазливая кокетка, основным талантом которой всегда считалась невообразимая способность болтать без умолку в любой обстановке. Дочь императрицы Екатерины не принимала семейство де Монтеспан. Легкомысленная Луиза раздражала великую княгиню именно своим даром нескончаемой болтовни.
Анжелика встречала как-то ее… да, да, на прощальном вечере во французском посольстве, посвященном возвращению ее, Анжелики, в Париж. Встречая гостей у парадной лестницы дворца, маркиза невольно обратила внимание на подвижную, изрядно молодящуюся особу в несколько старомодном туалете, которая ринулась подставлять скамеечку к экипажу княгини Орловой, не жалея бархатных рукавов платья в стиле Марии-Антуанетты, волочащихся по грязи. Спросив позже у Армана, кто такова эта особа, Анжелика получила ответ, немного удививший ее: экс-герцогиня де Монтеспан, уехавшая после революции из Парижа. Маркиза теперь хорошо понимала, отчего так усердствовала мать Луизы – ведь по скамеечке сходила не просто знатная дама Российской империи, а… туго набитый кошелек, который следовало открыть для нужд оставшихся без гроша французских эмигрантов.
А что же Арман? Выходит, все время, что Анжелика провела в Петербурге, он делил свое внимание между ней и дочкой этой самой вертлявой герцогини, мелко завитой, как голубой пудель княгини Лиз, вечно скачущий и тявкающий под ногами гостей. И оставляя Анжелику одну перед всем петербургским светом, он спешил на рандеву с маленькой вертихвосткой, променяв на нее «маркизу Бонапарта»! О боже! Помилуй, помилуй…
Анжелика перевела взор на пламя свечи, слабо колыхавшееся в подставке, – ей показалось, что она увидела насмешливые голубые глаза Луизы и ее полные губки, скривленные в улыбке. Анжелика протянула руку, чтобы отогнать видение, и сразу отдернула – пламя свечи обожгло ей пальцы.
Оглушенная, потрясенная известием, маркиза даже не прилегла на кровать – она так и сидела, ровно, не расслабив спины. Анжелике казалось, что она плывет под толщей воды, давящей на все ее существо. Вопреки воле, воображение рисовало ей, как Арман, высокий, красивый, обращается со словами полными соблазна к молоденькой герцогине и его горячие темно-карие глаза излучают обволакивающую негу, а в голосе сквозят нежно ласкающие интонации, так хорошо знакомые Анжелике, – все это окутывает Луизу, и она конечно же поддается ему…
Что ж, если признаться честно, Луиза не лишена очарования. Даже чувство, близкое к ненависти, которое в эти мгновения Анжелика испытывала к ней, не могло бы затмить очевидного. Эта робкая, немного нерешительная улыбка, приоткрывающая беленькие зубки, лучащийся взгляд огромных черных глаз… Весьма милое легкомыслие, которым всегда так легко поработить мужчину… Бесспорная грация… А что еще нужно для того, чтобы заставить любого броситься очертя голову в раскрывшуюся бездну – броситься даже и Армана?
А почему «даже»? Анжелика посмеялась внутренне над собственной наивностью. Неужели она вообразила себе, что, находясь за столько лье от нее, Арман хранит ей верность, не поддавшись кокетству ни одного миленького взора? Их всегда немало устремлялось на красивого и элегантного генерала. Арман ведь вовсе и не звал ее, Анжелику, в Петербург тогда, впрочем, не звал и на войну сейчас. Она сама поехала, поддавшись тоске и своим собственным фантазиям. Потому и встретил не слишком горячо? А может, он опять ждал каких-то иных встреч и объятий?.. Конечно, он о ней и не думал…
Однако поверить в то, что Арман не любил ее, маркиза не могла. Еще недавно в Смоленске она ощутила, что он вовсе не отдалился от нее. Мужчине, который все время находится на войне, можно простить и флирт и увлечения посерьезней – отрицать или пытаться исправить что-то бесполезно. Когда армия входит в покоренные города, женщин берут как трофей, но после их оставляют, возвращаясь к единственным, к любимым. Или все же маркиза обманывала себя?
Все, что сказала княгиня Лиз, казалось правдоподобным. Анжелика не находила для Лиз повода намеренно лгать ей: сегодня они встретились с русской принцессой, а завтра – расстанутся навсегда. Им нечего делить. Ведь Анжелика вовсе не претендует на… князя Багратиона.
Маркиза поймала себя на мысли, что она почему-то связала Лиз именно с князем – русский главнокомандующий поразил Анжелику спокойной мужественностью и скрытым обаянием, которые сквозили в немного резких, восточных чертах его лица. В какое-то мгновение она сравнила русского князя с легендарным арабским воином Саладином, стоящим у стен осажденного Иерусалима. Она была уверена, что только такой сильный и властный мужчина может привлечь княгиню Лиз – ведь неслучайно именно к нему, а не к другому русскому командующему она приехала с госпиталем.
Ознакомительная версия.
