попадались и представительницы дворянства или просто интеллигентные, образованные женщины, но все-таки это были исключения из правил. Именно поэтому цены на обладание «интеллигентной проституткой» достигали иногда нереальных высот — изысканный деликатес на любителя и стоит соответственно.
Как же все происходило? А вот самым банальным для того времени путем: барин обольщал горничную, мастер на фабрике — работницу, деревенскую девушку, только что приехавшую в Москву на заработки, — кто угодно. В любом случае, как только эта связь становилась достоянием общественности, женщины оказывались на улице, где их уже поджидали заботливые «хозяйки» средних лет, которым требовались именно такие очаровательные «служанки». Работу они, понятное дело, получали не ту, на которую рассчитывали, но по крайней мере была крыша над головой, здесь неплохо кормили, одевали, хотя и специфически, еще и деньги платили. Да и работа была все-таки не из тяжелых, особенно если речь шла об элитных борделях.
В Москве, конечно, околачивался всякий сброд в неимоверных количествах, но и высший свет никто не отменял. И у представителей этого самого высшего света тоже была безотлагательная потребность в некоторого рода удовольствиях, назовем их релаксацией. Соблазненные приказчиками девушки их мало интересовали, им подавай таких, чтобы всем вокруг завидно стало. Чего только ни делали хозяйки публичных домов, чтобы удовлетворить запросы сексуальных гурманов. Красивые девушки благородного происхождения с высоким уровнем интеллекта и низкой социальной ответственностью на дороге не валяются. Поэтому старались иметь хотя бы красивых. Не поверите, но бывали случаи, когда, пытаясь угодить взыскательному клиенту, шли на откровенное преступление — похищали смазливых молодых особ в городах, удаленных от Москвы. Вот реальный случай, произошедший в одном из публичных домов Москвы во второй половине XIX века.
«Ваше Сиятельство, со слезами умоляю, сжальтесь над несчастным положением дряхлого старца, прикажите дочь мою Викторию, издержками Абакумовой в город Вильно доставить, а с нее, за обман неопытной девицы и тайный, без ведома моего вывоз, поступить, Ваше Сиятельство, по справедливой начальнической своей воле», — с такой просьбой к московскому генерал-губернатору Арсению Андреевичу Закревскому обратился мещанин Иосиф Францкевич из Вильно. Обман неопытной девицы заключался в том, что ей предложили в Москве место гувернантки, но в итоге она оказалась в публичном доме.
Впрочем, о своих злоключениях девица по имени Виктория Францкевич расскажет сама: «Живя с малолетства в городе Вильно, я раз в мае месяце шла в театр и встретила неизвестную мне женщину, которая попросила меня остановиться, так как ей будто бы мое лицо знакомо. Не подозревая в ней никаких хитростей, я остановилась и спросила: “Что ей угодно?” Она начала изъясняться на польском диалекте, что она московская помещица с большим достатком, разъезжает по разным городам и остановилась в Вильно затем, что этот город ей понравился. Потом сказала, что видела меня в Варшаве, что для меня неудивительно, ибо я там бывала. Потом прошептала, что ей нужно поговорить со мной по секрету, и продолжала так: что родилась она в Польше, вышла замуж за русского чиновника и временного московского купца Абакумова, а приехала в Польшу затем, чтобы сыскать и взять с собой для обучения ее детей по-польски гувернантку из девиц-полячек. Как я ей понравилась, то она предложила мне — не угодно ли отправиться с ней в Москву, где она имеет свои дома. Уверяла, что будет нескучно, буду иметь во всем волю, жалованья обещала на первый случай пятнадцать рублей серебром в месяц, и вот с каким договором: если мне понравится, то могу жить сколько угодно, а если напротив — то она обязана отправить меня на свой счет на место родины. Впрочем, уверяла, что, живя у нее во всякой роскоши, забуду и Польшу.
Быв в этот день огорчена мачехой моей, с которой я жила, возымела желание побывать в России, дала честное слово с ней уехать и спросила, где она остановилась в Вильно. Поэтому она пригласила меня в свою квартиру, которую я нашла в богатейшем доме, чем и уверилась я в ее богатстве и справедливости всего вышесказанного. По выхлопотании мне билета на ее счет, мы чрез три дня отправились в тарантасе на почтовых. При самом отъезде Абакумова предложила мне несколько денег и почти насильно вручила мне два кредитных билета по двадцать пять рублей серебром. Приехав в Москву, мы остановились в каком-то доме, где, пробыв сутки, я просила ее дозволить увидеть детей ее, но она сказала, что мы еще не в ее доме, — на перепутье — для отдыха у сестры.
Прожив еще с неделю, я, не видя ни мужа ее, купца, ни детей ее, для коих приехала, стала сомневаться и опять решилась спросить о том. Но она в этот раз отозвалась, что муж ее уехал в Петербург, а дети отправлены на дачу. На вопрос же мой, что за шум, бывающий постоянно в соседних комнатах, она ответила, что тут живут богатые люди, которые каждодневно веселятся. При этом она пригласила меня посмотреть танцы и слушать музыку. Но подозревая ее, так как это несогласно было с договорами в Вильно, я на сие не решилась. Тогда она, дабы я перестала подозревать, вывозила меня из квартиры и знакомила с городом. Но я все-таки полагала себя обманутой. Так и случилось.
Эта хитрая женщина стала, наконец, приглашать в свою комнату прилично одетых людей, называя их посетителями, заставляла меня рядиться, рекомендовала за вновь прибывшую из Польши гостью и просила меня обходиться с ними как можно более вежливо. Догадавшись, в чем заключались ее, Абакумовой, убеждения, я старалась всячески каждому из подходивших нагрубить, дабы отстранить их. Я впала в отчаяние и сделалась больна, и в сем положении заперлась в спальне, где слышала разговоры этой мерзкой женщины с несколькими девицами, касающиеся развратной жизни. После сего девицы, входя ко мне, приглашали идти вместе с ними в общую гостиную залу, а как я все отказывалась с презрением, то однажды, наверное, по приказанию хозяйки, одна из девиц, придя ко мне, сказала, что хозяйка приказала идти в залу к посетителям. Не даром же она меня будет кормить и платить жалованье по пятнадцать рублей серебром в месяц. И эта девушка, слыша от меня одни только укоризны и несогласия, изругала меня неприличными словами, ударила стаканом по голове и ушла. Это было 12 июля в 3 часа ночи. 13-го числа, утром, пришел в квартиру доктор и, услыхав мой плач, так как в это время я была заперта, захотел видеть меня. Я ему все рассказала, а он обещал доложить о сем какому-то
