— Вот и отлично, — подумал я, — теперь я знаю, как доставать рыб, ты будешь помогать, Неро!
Надо заметить, что тюлень слушался моих приказаний не хуже собаки. У меня был небольшой хлыст, и когда он делал не то, что я хотел, я слегка ударял его по переносице. Он вертел головой, оскаливал зубы, рычал, но возвращался ко мне ласкаясь.
Трудно представить себе, до какой степени он был ко мне привязан, и как я любил его. Он был моим верным спутником и товарищем в течение дня, а ночью спал на моей постели.
Однажды Неро, по обыкновению, пошел со мной к берегу моря. Я стоял на утесе и удил рыбу. Он нырнул в воду и стал играть на ее поверхности. Я не обращал на него внимания. По временам он нырял глубже и исчезал на несколько минут, затем снова возвращался к тому месту, где я закинул удочку. Это пугало рыб, и я ничего не мог поймать. Чтобы отогнать его, я стал бросать в него камнями. Один из них попал ему в голову, и он исчез. Через некоторое время я собрался домой и, свистнув его, начал подыматься по тропинке в полной уверенности, что Неро следует за мной. Дело было рано утром. Вернувшись домой, я занялся своим садом, который в это время был в полной красе. Заметив около полудня, что Неро не вернулся, я начал беспокоиться и сошел вниз к купальне, чтобы поискать его, но его нигде не было видно. Я звал, свистел — все напрасно. Тоска овладела мной при мысли, что мой товарищ и друг покинул меня, и в первый раз в жизни я заплакал горькими слезами.
«Не может быть, чтоб он ушел! — думал я. — Он не бросит меня из-за того, что я ударил его камнем!»
Два часа провел я на скалах, но Неро не возвращался. Сердце мое сжалось от тоски, и я почувствовал себя глубоко несчастным.
Я всей душой привязался к Неро, и мне казалось, что жизнь без него будет мне в тягость.
Подождав еще немного, я вернулся в хижину, но часа за два до заката солнца не вытерпел и опять спустился к морю. Я звал Неро, кричал, пока не охрип, но все было напрасно, — ночь надвигалась; я вернулся домой и в полном отчаянии бросился на постель.
— А я то думал, что он любит меня так же сильно, как я его люблю, — говорил я себе. — Я бы не бросил его!
Слезы снова хлынули ручьями при мысли, что я никогда больше не увижу Неро.
Горе мое может показаться чрезмерным, но мне не было семнадцати лет, я был один на пустынном острове, и тюлень был моим единственным товарищем. Он хотя и не мог говорить, но был привязан ко мне, отвечал на мою ласку, и мне некого было любить, кроме него. Я проплакал больше часа и, наконец, измученный заснул.
На следующий день, рано утром, когда было совсем еще темно, я вдруг почувствовал чье-то прикосновение. Я вскочил с постели, протянул руку и радостно вскрикнул, — Неро был возле меня. Да, это был Неро, он нашел один дорогу к хижине, чтобы вернуться к своему хозяину. Я был безгранично счастлив; я прижимал его к себе, плакал над ним, и через несколько минут мы вместе заснули на моей постели. Никогда, — ни прежде, ни впоследствии, — не приходилось мне испытывать такого быстрого перехода от горя к радости.
— Ну что, если бы ты совсем ушел от меня? — говорил я ему, когда мы проснулись. — Ах, ты, негодный тюлень! Как ты мог так напугать меня и так огорчить?
Неро казался не менее счастлив и более, чем когда-либо, ласкался ко мне.
Мне было в это время около семнадцати лет. Я был высок ростом и сильного телосложения.
Я уже давно бросил свою одежду из птичьих кож, заменив рубашкой, найденной в сундуке матроса. Рубашка эта составляла весь мой костюм, и будь она подлиннее, я, очевидно, был бы более прилично одет; но так как единственным моим сожителем был Неро, то мне нечего было об этом заботиться
За последние три года я перечитал Библию, молитвенник и книгу по Естественной Истории, по крайней мере, пять или шесть раз от начала до конца, и, обладая хорошей памятью, мог повторить их почти наизусть. Но все же я читал Библию, не понимая ее.
Некому было научить меня и объяснить мне все то, что она в себе заключала. Я читал ее просто в виде развлечения.
Садик мой к этому времени пришел в блестящее состояние. Вьющиеся растения окружали хижину со всех сторон, покрывали крышу и стены и спускались фестонами по обе стороны двери. Многие из кустов, которые я пересадил совсем маленькими, превратились в деревья и колыхались от ветра, поднимаясь высоко над крышей хижины. Все, что я посадил, принялось великолепно благодаря удобрению и усиленной поливке. Хижина моя утопала в зелени, и первоначальные очертания ее совершенно исчезли; теперь она скорее походила на беседку среди группы деревьев, и вид на нее со скалы, около купальни, был очень живописен.
Занятий все же у меня было недостаточно, и я придумывал все, что мог, чтобы убить время. Я несколько раз спускался в овраг, с помощью топора заготовлял большие запасы топлива и складывал их около купальни; не раз побывал на противоположном берегу острова и убил несколько тюленей, так как пришел к заключению, что кожи их весьма удобны и полезны для внутреннего устройства хижины. Я уже собрал их около трех дюжин.
Не могу не упомянуть об одном трагикомическом случае, который чуть не стоил мне жизни.
Однажды мне пришлось вступить в борьбу с очень большим тюленем. Он лежал на скале, на самом берегу моря; я вошел по колени в воду, чтобы пересечь ему дорогу и предупредить его бегство.
Пока я прицеливался, чтобы нанести ему удар по переносице, нога моя поскользнулась; я промахнулся и упал на скалу с топором в руках.
Тюлень, это был самец, да еще из самых крупных, схватил меня зубами за рубашку и, нырнув со мною в воду, потащил меня за собой на значительную глубину. К счастью для меня, он вцепился в мою рубашку, а не в тело; к тому же я прекрасно умел плавать.
Пропустив голову и руки через отверстие ворота, я высвободился из рубашки и, предоставив ее в полную собственность тюленя, сам поспешил выбраться на поверхность воды. Взобравшись на скалу, я оглянулся и увидел, что тюлень яростно треплет мою рубашку. Это было печальное происшествие. Я не только не убил тюленя, но потерял рубашку и топор, который выскользнул у меня из рук, когда тюлень увлек меня за собой в воду. Мне удалось спасти только ножик, и то благодаря тому, что он был привязан у меня на шее.
Теперь я приступлю к рассказу о необыкновенном происшествии, внезапно изменившем всю мою судьбу.
Я уже говорил, что между вещами, найденными мною в сундуке, находилась подзорная труба; но она была испорчена от долгого пребывания в воде и оказалась бесполезной. Джаксон показал мне, как употреблять этот диковинный для меня инструмент, но стекла потускнели от сырости, и как я ни старался их отчистить, я ничего не мог разглядеть в трубу и отложил ее в сторону. Год спустя я опять достал ее, любопытства ради, и увидел, что стекла стали совершенно чистыми; я догадался, что накопившаяся между ними сырость исчезла, и, напрактиковавшись, вскоре стал отлично владеть инструментом. Тем не менее я употреблял его довольно редко. Зрение мое было необыкновенно острое, и мне не было надобности в подзорной трубе. Я давно уже потерял всякую надежду когда-либо увидеть корабль.
