Размышления Клеменции были прерваны окриком Михеля:
— Эй! Кто идет?
— Графиня де Шато-д’Ор! — ответила она и вновь обрела уверенность в себе. Назвав свой титул, она гордо двинулась к солдатам.
— Все в порядке! — доложил Михель. — Везде тихо, ваша милость.
— Молодцы… — сквозь зубы проговорила Клеменция. — Постучите-ка в дверь!
В дверь несколько раз ударили рукоятью меча.
— Кто там? — спросил Франческо, вытаскивая из ножен меч. Марко, не переставая храпеть, подтянул к себе поближе топор, а Ульрих взялся за меч.
— Графиня де Шато-д’Ор! — отчетливо произнесла графиня.
— Что угодно вашему сиятельству? — поинтересовался Франческо.
— Мне угодно видеть мессира Ульриха! Откройте дверь, оруженосец!
— Господин мой, мессир Ульрих, — назидательно-нахальным тоном ответствовал юноша, — изволят почивать. А мне, верному слуге его, строжайше запрещено открывать дверь кому бы то ни было.
— Разбудите его! Я вам приказываю!
— Ваше сиятельство, если мессир Ульрих узнает, что я выполняю чьи-либо приказания, которые противоречат его приказу, он меня убьет. Во всяком случае, он спустит мне всю шкуру с задницы!
Воины, сопровождавшие Клеменцию, удержались от смеха.
— Молча-ать! — закричала графиня. — Открывай, мерзавец! Открывай или мы выломаем дверь!
— Ваше сиятельство! — сказал Франческо. — Мне приказано при первом же ударе в дверь рубить ваших детей без пощады!
Клеменция и воины с тараном остановились в замешательстве.
— Что за шум? — нарочито громко зевнув, спросил Ульрих и, держа меч под мышкой, подошел к двери.
— Извольте открыть, мессир Ульрих! У меня к вам важное дело.
— Нельзя ли отложить его до утра, госпожа графиня? Я устал с дороги и звать меня сейчас на переговоры с вашей стороны негостеприимно. Завтра я намерен рано подняться, чтобы ехать с маркграфу.
— Мессир, я хочу видеть вас сейчас!
— Сударыня, ваши дети мирно спят, и у нас нет намерений причинить им вред… Ведь вы пришли только за тем, чтобы удостовериться, что им ничто не угрожает?
— Нет, сударь, ошибаетесь! У меня имеются веские причины искать встречи с вами.
— Надеюсь, не для того, чтобы меня убить? — усмехнулся Ульрих. — Ну ладно, отодвинь засов, Франческо!
— Это может быть ловушка, мессир! — шепотом предупредил Франческо, одной рукой он взялся за засов, а второй — за меч. В глубине комнаты Марко, присевший на тюфяк, наложил стрелу на тетиву.
— Не бойся, малыш! — подбодрил сына Ульрих.
Дверь отворилась, и в багровом свете факелов Ульрих увидел Клеменцию в черном платье и человек десять воинов в доспехах.
Ульрих, опираясь на меч, стоял слева от двери, Франческо — справа, а Марко со своего тюфяка нацелил стрелу прямо в проем двери, в грудь графини.
— Я бы хотела переговорить с вами наедине, — сказала Клеменция, и голос ее дрогнул, ибо она поняла, что Ульрих встретил ее как врага.
— Извольте, я к вашим услугам. Прошу вас, заходите!
— А вы не могли бы выйти из комнаты, сударь? Ваши слуги не должны присутствовать при нашем разговоре.
— Я думаю, что в коридоре нам могут помешать ваши люди, графиня. Наедине так наедине.
— Ну, насчет их мне недолго распорядиться, — усмехнулась Клеменция. — Эй, вы! Всем — на двадцать ступеней вниз!
Воины спустились вниз.
— Надеюсь, теперь вы не опасаетесь за свою жизнь, мессир Ульрих? — спросила Клеменция.
— О нет, сударыня, теперь у меня нет опасений за ваше доброе имя!
Ульрих взглянул ей в глаза, в которых желтоватыми огоньками мерцали смоляные факелы, пылавшие на вбитых в стену железных кованых кронштейнах. Клеменция не отвела взгляда. Странное, тоскливо-щемящее чувство охватило обоих. Они стояли на площадке перед дверью. Вверх и вниз уходили ступени лестницы из тесаного серого камня. Горьковато попахивало горелой смолой; по слезящимся от сырости стенам деловито ползали жирные мокрицы. В трещинах бледно зеленел мох, а по поверхности камней шелушились лишаи, серела плесень… Все было так непохоже на предутреннее небо, темную зелень леса, обильную росу — на то, что окружало их когда-то…
— Мне казалось, что все можно было исправить в один миг, — горько усмехнулась Клеменция. — Но настал день — и даже дай нам Господь вторую жизнь, мессир Ульрих, исправить уже ничего нельзя!
— Кажется, я понял, что вы имеете в виду, сударыня. Однако смею надеяться, что вы ошибаетесь. Нет ничего непоправимого, есть только еще не поправленное…
— Вы собираетесь жить вечно?
— Разумеется, я же христианин. Все, что непоправимо на грешной земле, исправится в Царстве Божием…
— Боюсь, я слишком грешна, чтобы встретиться в Царстве Божием…
Ульрих вздохнул.
— Если человек способен осудить себя за грехи свои, его душа еще не пропала. Мне кажется, графиня, что многое из того, что мы с вами не сказали друг другу, нам, возможно, было бы услышать приятнее, чем то, что мы с вами говорим…
— Я в этом не сомневаюсь, — улыбнулась Клеменция. — Мне кажется, что в ваших глазах мне удалось увидеть нечто более утешительное, нежели произнесено было вслух…
— Я со своей стороны могу сообщить вам то же самое.
— Тогда давайте еще раз посмотрим друг другу в глаза, может, мы наконец поймем друг друга?.. — предложила она.
— Я надеюсь на это.
Они еще раз взглянули друг другу в глаза.
— Это было прекрасно! — произнесли они в один голос, словно сговорившись.
— Итак, можно считать, что наша беседа состоялась? — тихо спросил Ульрих.
— Да, мессир! — как-то по-девичьи робко проговорила сорокалетняя хозяйка замка.
— Я полагаю, госпожа Клеменция, что вскоре нам с вами придется обсуждать вопросы более… практические…
— Но можно ли считать, что мы уже… поняли друг друга? — озабоченно спросила Клеменция.
— Безусловно, — ответил Ульрих.
— Полагаю, мне не стоит беспокоиться о детях? Мне почему-то кажется, что они теперь в большей безопасности, чем когда-либо. Или я не права?
— И да, и нет. Во всяком случае, я скорее позволю себя убить, чем причинить вред вашим детям. Однако советую вам присматривать за ними. Имеются веские причины опасаться за их жизнь. Впрочем, будем надеяться на лучшее…
— Да… будем… — рассеянно проговорила Клеменция.
— Ступайте спать, госпожа Клеменция, — мягко сказал Ульрих. — Мы завтра обо всем поговорим…
— Спокойной ночи, мессир Ульрих! — со слезами на глазах прошептала Клеменция. — Да хранит вас Господь!
Ульрих поцеловал ей руку и быстро прошел в свою спальню. Растянувшись на тюфяке, он до утра пролежал с открытыми глазами. Что же до Клеменции, то она, вернувшись к себе, вновь забралась на свое широкое ложе, на котором почти незаметен был малыш Теодор. Притянув к себе пажа, графиня тотчас заснула. Спала она долго и без сновидений…
