— Они тоже могли бы переехать с тобой, — снова вернулся к своему предложению Марсель. — Король, конечно, позволил бы Манон оставить дворец, чтобы сопровождать тебя. И у меня во дворце все вы были бы в полной безопасности от любых козней Бофора.
— Теперь я больше ничего не боюсь, — повторила Серафи. — Анатоль не посмеет что‑либо предпринять против нас. Да и за тебя я спокойна. Случилось самое важное — твой отец с любовью принял тебя. Поезжай в Версаль, король ведь не знает, что ты здесь.
Марселю не оставалось ничего другого, как покориться и подчиниться воле матери.
Простившись с ней и Адриенной, он приказал Гассану оставаться во дворце, пока его рана не затянется. И вскоре одинокий всадник галопом понесся по Парижской дороге.
XXVII. БЕЗДУШНЫЙ НАСИЛЬНИК
Угрюмо насупясь, герцог молча сидел в кресле, не замечая, что сумерки вползли в комнату. В душе его тоже царили потемки, и мрачные образы непрестанно роились в воображении. Слуги не решались войти в кабинет, чтобы зажечь свечи, зная, что в такие минуты опасно попадаться ему на глаза без зова.
Наконец герцог пошевелился и позвонил.
Вошел проныра Валентин, подобострастно кланяясь. Он зажег свечи и остановился в ожидании приказаний.
— Ты и Паскаль приготовьтесь завтра в дорогу, — заговорил наконец герцог. — Велите заложить карету. Об остальном я распоряжусь потом.
Валентин, отвесив низкий поклон, вышел.
Едва рассвело, а карета, которую велел заложить герцог, уже стояла у подъезда дворца. Паскаль и Валентин ожидали в прихожей, ломая голову, куда это герцог собирается ехать?
И вот наконец раздался звонок из кабинета герцога.
Оба лакея бросились на зов и, согнувшись в поклоне под угрюмым взглядом господина, замерли в ожидании приказаний.
— Я хочу поехать в Сорбон! — резко бросил Бофор. — Вы оба будете меня сопровождать. Когда приедем, карета должна остановиться, не доезжая дворца, в парке. Чтобы ее нельзя было сразу заметить.
Итак, в Сорбон! Теперь лакеи начали смутно догадываться в чем, собственно, дело.
Вскоре герцог решительным шагом сбежал по ступеням и сразу же сел в карету, захлопнув дверцу с занавешенным окном. Лакеи встали на запятки, и карета резко взяла с места, дробно стуча колесами по булыжнику.
День клонился к вечеру, когда карета Бофора, мягко покачиваясь на лесной дороге, въехала в парк Сорбонского дворца и остановилась, как было велено, в тени деревьев. Солнце еще стояло низко над горизонтом, окрашивая в пурпур и кроны деревьев, и купы плывущих по небу облаков.
Вечер был такой чудесный, что Серафи захотелось оставить душную комнату и хоть часок провести в саду на свежем воздухе. Старушка Манон не стала противиться желанию госпожи и, поддерживая под руку, проводила ее в парк.
Бледное лицо женщины оживилось и порозовело, словно на него упал отсвет вечерней зари. Вдыхая благоухание цветов, она с затаенной радостью ощутила, что ей становится лучше, — прогулка заметно укрепляет ее силы. Они неспеша прошли всю аллею до пруда и направились к любимой жасминной беседке.
И тут вдруг Манон настороженно прислушалась. Серафи замедлила шаг и, безотчетно подобравшись, остановилась.
До них донесся совершенно отчетливый стук колес и цокот копыт. Кто‑то приехал во дворец.
«Но кто бы это мог быть? Лекарь? Он уже приезжал утром. Король?.. И может быть, и Марсель с ним?» — Серафи терялась в догадках, надеясь, что ее последнее предположение верно. Но через минуту ее надежде суждено было уступить место ужасу.
Неподалеку, из‑за рощицы, раздались грубые голоса и звуки тяжелых шагов. Они приближались. Старушка Манон вздрогнула. На лице ее отразился неописуемый ужас. Она вскрикнула:
— О, неужели? Боже мой! Это светлейший герцог!
Серафи обмерла.
На аллее появился герцог в сопровождении двух лакеев. Весь его вид — надменный и мрачный — говорил, что на этот раз он не отступит, пока не добьется своего.
Паскаль и Валентин, вопросительно переглянувшись, толкнули друг друга локтями, увидев Серафи. Это была госпожа Каванак, которую они знали в те времена, когда она жила и скончалась в герцогском дворце. Слуги узнали ее с первого взгляда. Она жива! Может ли такое быть?
Их сомнения тут же рассеял герцог. Остановившись в нескольких шагах от неподвижно застывшей женщины, он, не оборачиваясь к следовавшим за ним лакеям, надменно поморщился и приказал:
— Это госпожа Каванак. Отведите ее в карету. А я уж потом распоряжусь, как поступить с ней, — отослать в монастырь или пока оставить во дворце.
Паскаль и Валентин с двух сторон подошли к онемевшей женщине и нерешительно остановились.
Старушка Манон бросилась перед герцогом на колени.
— Сжальтесь, светлейший герцог! — умоляла она. — Госпожа Каванак больна и слаба. Пощадите бедняжку!
— Не трать попусту слова! — рявкнул герцог. — Встань и убирайся прочь!
Раздраженно топнув ногой, он нетерпеливо бросил лакеям:
— Делайте что приказано!
Надежды на пощаду не было. Серафи вдруг почувствовала, что ее охватывает гнев. Она шагнула к верной Манон, заливавшейся слезами, подняла ее и ласково сказала:
— Не умоляй его, добрая Манон, не расточай слов напрасно.
Герцог снова нетерпеливо топнул ногой. А Серафи гневно проговорила, подняв руку к небу:
— Дьявол наградил этого человека каменным сердцем, глухим к мольбам человеческим. Не проси его! Я знаю, что погибла, но не жалуюсь. Что бы ни случилось со мной, мой сын в безопасности. И прошу тебя, Манон, передай ему и Адриенне мое благословение!
Герцог раздраженно взмахнул рукой и, бешено сверкнув глазами, повторил приказание:
— Ну! Отведите госпожу Каванак в карету!
— Прочь! Не смейте дотрагиваться до меня! — брезгливо отмахнулась Серафи, отталкивая руки лакеев. — Я пойду сама!
— Да хранит провидение бедную, несчастную госпожу Каванак, — молилась Манон, задыхаясь от слез. — Да пошлет он кару на голову бездушного насильника!
Слуги, держась по обеим сторонам от Серафи, довели ее до кареты. Герцог следовал за ними, не обращая внимания на рыдания старушки. Усадив пленницу в карету, лакеи вскочили на запятки. Герцог, усевшись напротив сестры, высунулся в дверь и крикнул кучеру:
— Трогай!
Кучер взмахнул кнутом, и лошади пустились с места в карьер. Карета со скоростью ветра помчалась по Парижской дороге.
XXVIII. ОСВОБОДИТЕЛЬ
В Версале придворные, меняющие свои убеждения и пристрастия сообразно с проявлениями королевской милости, теперь держались поближе к маркизу, стараясь не упустить случая засвидетельствовать ему свое почтение и преданность.
