«Стоило, — подумал тогда Клос, — пережить войну хотя бы для того, чтобы увидеть сегодняшний позор Германии».
Это было четыре дня назад. Еще позавчера были слышны до поздней ночи радостные крики и песни солдат. Американцы праздновали победу. Не так представлял себе Клос этот день. Он думал, что будет среди своих. Конечно, он мог бы без особого труда избежать плена и в первые же часы после вторжения американцев перебраться на Лабу. Его отделяло от нее всего лишь восемнадцать километров. Хотя Клоса и тянуло к своим, он решил оставаться здесь. Пребывание в этом лагере для военнопленных, где разместили всех, невзирая на ранги, — солдат и офицеров вермахта и СС, а также несколько штатских, в том числе бургомистра и крайслейтера, — предоставляло ему, Клосу, пожалуй, единственный шанс разыскать группенфюрера Вольфа.
Из нескольких случайно услышанных разговоров между Олерсом и Фаренвирстом он понял, что Вольф находится здесь, в лагере. Но странным было то, что, как выяснил Клос, ни один из офицеров никогда не видел группенфюрера.
Клос снова посмотрел в окно.
Он видел, как поднялся шлагбаум главных ворот и негр-часовой в белой каске пропустил во двор автомашину. Из комендатуры выбежал 1-й лейтенант Левис и бросился пожимать руки двум офицерам, вылезавшим из тесной машины.
Клос отошел от окна и направился в зал, где разместились военнопленные немецкие офицеры. Он растянулся на своих нарах, не обращая внимания на приятельское приветствие полковника-танкиста, того самого, который два дня назад так неучтиво обошелся с генералом Вильманом. Старик до сих пор был обижен на него, но полковника Лейтцке это мало трогало.
— Вы не могли бы составить мне партию, господин Клос? — обратился к нему полковник.
— Может быть, но немного попозже, — ответил капитан.
— Хандрите? — спросил полковник. — Лучшее средство против хандры — это сыграть партию в шашки.
Лейтцке в первый же день смастерил доску, на которой нарисовал черно-белые клетки, собрал пуговицы от мундиров (единственное, что можно было найти в избытке в лагере) и теперь мучил всех, приглашая составить ему партию, поскольку играл он неважно, постоянно допуская одни и те же ошибки.
— Нам нельзя поддаваться отчаянию, — сказал он с напыщенным видом, подражая старческому хрипловатому голосу генерала Вильмана. — Мы должны думать о будущем Германии.
— Хорошо, что вы помните об этом, господин Лейтцке, — услышал Клос за спиной. В дверях стоял генерал Вильман, которому американцы возвратили ремень, как только он был назначен ими комендантом лагеря.
— Старый идиот, — проворчал Лейтцке и повернулся спиной к Вильману.
Генерал сделал вид, что не расслышал его слов.
— Капитан Клос, — сказал он, — я хотел бы с вами поговорить, но предпочел бы… — Генерал выразительно посмотрел на отвернувшегося полковника.
— Если речь идет о вашем вчерашнем предложении, господин генерал, то я заранее хочу сказать, что не согласен.
Вильман, когда американский офицер предложил ему принять функции коменданта лагеря, тотчас же обратился к Клосу с предложением быть его офицером связи. Он считал, что ему, немецкому генералу, неловко лично поддерживать связь с каким-то там 1-м лейтенантом, хотя бы даже и армии-победительницы.
Клос сразу же отклонил его предложение, однако Вильман не обиделся на него. Почти два дня он провел в обществе капитана и проникся к нему симпатией.
— Нет, Клос, — сказал он, — я не намерен возвращаться к тому предложению, но был бы весьма рад, если бы вы согласились пойти со мной прогуляться.
— В этом нет надобности. — Лейтцке медленно встал и почесал заросшую грудь. — Можете говорить здесь, я пойду немного проветрюсь. — Он вынул из-под подушки шашечную доску, мешочек с пуговицами и самым неожиданным образом пристукнул каблуками перед Вильманом. — Господин генерал, прошу вас позволить мне отлучиться! — отчеканил он, отдавая честь. Потом хрипло рассмеялся и выбежал.
Вильман тяжело опустился на нары полковника Лейтцке и с грустью покачал головой.
— Поверьте мне, господин Клос, это был отличный офицер. Жаль, что он так теряет голову… Я хотел бы с вами поговорить по весьма серьезному делу, которое не дает мне покоя.
— Я вас слушаю, господин генерал, — ответил Клос.
— Вы, наверное, помните — это было в тот день, за два часа до нашей капитуляции, — я приказал вам окружить здание гестапо? Тогда вы говорили о каких-то военнопленных, которые работали на фабрике по изготовлению армейской амуниции…
— Да, разумеется. — Клос присел рядом с генералом.
— Но в этом лагере кроме русских, поляков и итальянцев были также и англичане… — Генерал внезапно замолчал.
— Это имеет какое-либо значение? — прервал затянувшуюся тишину Клос.
— Да, — ответил генерал. — То, что в этом лагере были англосаксы, усложняет наше положение и представляет нас в невыгодном свете.
Клос вопросительно посмотрел на генерала.
— Разве вам неизвестно, господин капитан, что этих пленных, всех до одного, уничтожили за три часа до прихода американцев? Потом их свалили в общий ров, присыпали тонким слоем земли, таким тонким, что два десятка солдат из нашего лагеря, которых сегодня рано утром доставили туда на грузовиках, сумели за пять часов откопать пятьсот трупов.
— Грубая работа! — сорвался с места Клос. — Как они могли, эти идиоты, поступиться чисто немецкой аккуратностью в этом деле?! Почему они не исключили из группы славян господ англосаксов? Убить, черт их побери, поляков и русских, это еще куда ни шло, а вот англичан!.. Это действительно ставит нас в невыгодное положение.
— Клос, — прервал его Вильман, — вы меня не поняли. Я, наоборот, осуждаю это преступление.
— Вы всегда это осуждали или только сейчас?! — спросил его Клос.
— Я никогда не позволял себе делать то, что противоречило законам войны, и не отдавал, приказов о расстреле военнопленных, — взволнованно проговорил Вильман.
Клос постепенно успокоился. Он был зол на себя за то, что не смог сдержаться и проявил излишние эмоции. Еще минута — и он себя бы выдал. И уж тогда наверняка не смог бы разыскать группенфюрера Вольфа.
— Извините, господин генерал, нервы… Я очень устал.
— У всех нас теперь надорванные нервы, мой мальчик, — по-отечески тепло сказал Вильман и положил руку на его плечо.
— Приказ о расстреле военнопленных отдал группенфюрер Вольф? — спросил Клос.
Генерал в подтверждение кивнул головой.
— Теперь мы должны думать о будущем нашего народа, о будущем Германии, — сказал он.
