— Но не можем ли мы проникнуть в тайну, разгадать загадку и предотвратить зло, что несет с собой черный бог? — спросил Дымящийся Щит.
— Ты должен это сделать! — заявил Звездочет.
— Сделаю, — пообещал я.
— Мне бы твою уверенность, — пробормотал старик.
— Так ведь я же другой, Звездочет. Не ты ли говорил, что эти звезды не только запечатлены у меня на животе, но и вошли в плоть и кровь, в ум, сердце и душу?
— Эти звезды и есть ты? — уточнил воин.
— Они… мое предназначение.
— Тогда что они тебе говорят? — спросил старик.
— Кричат во весь голос о моем предназначении.
— Рубец, боюсь, эти звезды и наши тоже: мы все по макушку в этом деле, — сказал воитель.
— Значит, они кричат во весь голос о нашем предназначении, — заявил я, отпив изрядный глоток октли.
Воин поднял бурдюк во славу Кецалькоатля, и мы все, он сам, Звездочет, Цветок Пустыни и я, выпили во славу бога.
— А сейчас, Рубец, мы поведаем тебе одну историю, — начал Дымящийся Щит. — У тебя удивительная память, я в жизни не встречал никого с лучшей. Мы хотим, чтобы сейчас ты ее использовал. Со временем ты изучишь священные письмена и сможешь запечатлеть эту историю на бумаге или скрижалях, но пока слушай.
— Запоминай все, что мы тебе говорим, — подхватил Звездочет. — Когда мы с тобой завершим работу над Календарем, ты уже выучишь письменные знаки и получишь возможность, для пущей сохранности, записать все, что я расскажу тебе сегодня. Хотя из Календаря наш народ сможет узнать, когда настанет Конец Времен, вплоть до точного дня, там не будет никаких сведений о том, как это произойдет. Дабы восполнить этот пробел, Пернатый Змей, в своей божественной мудрости, открыл будущее нашему правителю Кецалькоатлю. И без этого священного откровения наш Календарь не принесет миру никакого блага.
— Мы поверяем тебе это откровение, — сказал мне Щит.
— Равно как и Календарь, — добавил Звездочет. — Потом непременно запиши все, что тебе доверили, храни и оберегай это знание всеми силами.
— Почему я?
— Ты молод, силен и можешь уцелеть в грядущих невзгодах, — ответил Звездочет. — А вот я, напротив, уже стар, и дни мои сочтены.
— Но ты-то ведь не стар, — обратился я к Щиту.
— Я воин, окруженный врагами, — отозвался Ягуар. — И связан клятвой защищать и оберегать правителя во все времена и любой ценой.
— Кроме того, наши жрецы ненавидят Щита лютой ненавистью, — добавил Звездочет. — А поскольку он доверенное лицо нашего правителя, его жизнь имеет большее значение, чем моя.
— Но почему я? Все-таки мне непонятно.
— Спроси свои шесть звезд, Рубец, — предложил старик. — Это они, шесть звезд, управляют твоей судьбой. А вовсе не мы.
— Твоя судьба в том, чтобы записать и сохранить пророчество божественного правителя о грядущем и о Последнем дне, сберечь его навеки для всех людей, — заявил Дымящийся Щит.
— С этого дня ты будешь зваться Койотль Хранитель Слова, — добавил Звездочет.
— От кого мне следует защищать это слово? — спросил я.
— От жрецов, — ответил Дымящийся Щит.
— У нас со жрецами война? — не понял я.
— Они захотят стереть с лица земли пророчество божественного правителя, его Священный календарь, саму его память, — ответил Дымящийся Щит.
— Почему?
— Наш правитель Кецалькоатль планирует отменить человеческие жертвоприношения, чтобы одним указом покончить с той властью ужаса, которой обладают жрецы, — пояснил Дымящийся Щит. — Но они не отдадут своей кровавой власти без боя.
— Они возбудят толпы и добьются того, что кровь зальет улицы, а город превратится в преисподнюю Миктлантекутли, — предрек Звездочет.
— Но хватит вопросов, — приказал Щит. — Слушай и запоминай. Приготовься услышать историю Кецалькоатля.
— Слушай как следует, — подхватил Звездочет. — Это должно не только запечатлеться у тебя в уме и сердце, но и войти в плоть и кровь. А потом ты занесешь это в свою священную книгу.
— Вот, — сказал Щит, протянув мне свой бурдюк с октли, — может, здесь и свиная моча, но сейчас тебе не повредит. История-то, знаешь ли, непростая.
Старик глубоко вздохнул.
— Итак, я начинаю…
Я проснулся резко, как от толчка, в доме Звездочета, ставшим теперь и моим домом. Находившуюся на втором этаже комнату с выходящим во внутренний дворик окошком, что, по меркам моего народа, считалось роскошью, я получил в личное распоряжение, и это не говоря о новой одежде и других пожитках, аккуратно сложенных под окном.
Голова у меня все еще шла кругом после ознакомления с огненным видением Кецалькоатля, откровением, которое наш бог Пернатый Змей даровал правителю. Оно отдавалось звоном в моих ушах, словно я все еще пребывал в компании Звездочета на вершине Пирамиды Солнца, внимая его словам, каждое из которых, словно огненное клеймо, навечно запечатлевалось в моей памяти. Я не был больше Койотлем, рабом невежественных ацтеков, ибо получил новое имя: Койотль Хранитель Слова. Шесть звезд, изображенных на моем животе, спасли мне жизнь в детстве, а теперь свели меня с ученым, чтобы сделать его помощником и писцом. Мне предстояло изучить письмена, дабы записать ошеломляющее видение, а потом, найдя для своих записей подобающее, надежное укрытие, хранить их как зеницу ока, оберегая от бесчисленных врагов. И начать изучение священных знаков надлежало не далее как сегодня.
Но помимо ошеломляющего знания была и другая причина, по которой голова моя кружилась, гудела и раскалывалась, — немалое количество поглощенного октли, распиравшего вдобавок мой мочевой пузырь. К счастью, я заметил в углу моей комнаты предусмотрительно оставленный Звездочетом ночной горшок, подошел, пошатываясь, к нему, снял крышку и использовал его по назначению. Облегчившись, я поплелся обратно к кровати, поскольку чувствовал себя невероятно усталым. Однако стоило мне прилечь, как голову снова наполнили звуки, причем на сей раз воплощавшие в себе сущий ужас Миктлантекутли. У ацтеков самой дурной приметой считалось услышать, как чье-то имя выкликает сова, и именно такой звук пробрал меня сейчас холодом до глубины души. Сову считали самым зловещим из живых существ, и не только из-за страшного обличья и ночного образа жизни, но и как предвестницу смерти. Более того, Огненные Очи, вырастивший меня старый шаман, учил остерегаться сов более, чем кого бы то ни было, утверждая, что ночные птицы враждебны мне по своей природе и от них для меня всю жизнь будет исходить угроза. Его слова не пропали даром: сов я боялся больше, чем любых других птиц или зверей.